2 3 главы отцы и дети.  И.С.Тургенев "Отцы и дети". Главы I - V

План пересказа

1. Автор знакомит читателей с Николаем Петровичем Кирсановым.
2. Его сын Аркадий приезжает в дом отца с новым другом Евгением Базаровым.
3. Аркадий знакомится с Фенечкой.
4. Базаров раскрывает свои жизненные принципы.
5. История Павла Петровича Кирсанова, дяди Аркадия.
6. История Фенечки.
7. Споры Базарова и Кирсанова.

8. Друзья уезжают из дома Кирсановых. Знакомство с Кукшиной.
9. Встреча с Одинцовой.
10. История Одинцовой.
11. Базаров вынужден признать, что влюблен в Одинцову.
12. Объяснение Базарова с Одинцовой.
13. Друзья едут к родителям Базарова.
14. Базаров и Аркадий возвращаются к Кирсановым, заехав по пути к Одинцовой.
15. Павел Петрович вызывает Базарова на дуэль.
16. Дуэль. Кирсанов ранен. Базаров узжает.
17. Николай Петрович решает жениться на Фенечке.
18. Последнее объяснение Базарова с Одинцовой.
19. Аркадий делает предложение Кате, сестре Одинцовой.
20. Возвращение Евгения Базарова в родительский дом.
21. Базаров заражается тифом.
22. Одинцова приезжает к умирающему Базарову.
23. Смерть Базарова.
24. Венчание Аркадия и Кати, Николая Петровича и Фенечки.
25. Эпилог. Дальнейшая судьба героев.

Пересказ

Николай Петрович Кирсанов сидел на крыльце постоялого двора и ждал приезда своего сына Аркадия. Кирсанову принадлежало имение в двести душ. Его отец был боевой генерал, мать принадлежала к числу «матушек-командирш». Сам Кирсанов до четырнадцати лет воспитывался дома в окружении гувернанток. Старший брат Павел пошел служить на военную службу. Николаю тоже прочили военную карьеру, но он сломал ногу, поэтому в восемнадцать лет отец определил его в университет. Из университета он вышел кандидатом. Вскоре его родители умерли, он женился на миловидной образованной девушке и переселился с ней в деревню, где и остался жить с тех пор.

Супруги жили очень дружно, почти никогда не расставались, они вместе читали, играли в четыре руки на фортепиано. У них родился сын Аркадий, а через десять лет жена скончалась. Кирсанов занялся хозяйством. Когда Аркадий вырос, отец отправил его в Петербург, где жил вместе с ним три года, потом снова уехал в деревню.

И вот теперь он сидел на крыльце и ждал своего сына. Увидев, что Аркадий подъезжает, он побежал.

Аркадий познакомил Николая Петровича со своим другом, Евгением Базаровым. Он попросил отца не церемониться с Евгением, так как он простой человек. Базаров решил ехать в тарантасе, на котором они приехали. Вскоре оба экипажи были заложены, и герои тронулись в путь.

Пока Аркадий и Николай Петрович ехали в коляске, Кирсанов никак не мог насмотреться на сына, все время старался его обнять. Аркадий тоже был рад встрече, но старался скрыть свою детскую радость и иногда говорил развязно. На вопрос Николая Петровича, чем занимается Базаров, Аркадий ответил, что его предмет — естественные науки, но больше всего он увлекается медициной.

Николай Петрович жаловался на хлопоты с крестьянами: они не платят оброка, зато наемные рабочие вроде бы неплохо справляются. Аркадий заговорил о красоте природы, окружавшей их, но умолк, бросив взгляд назад, на Базарова. Николай Петрович сказал, что в имении почти ничего не изменилось, потом, запинаясь, заговорил о девушке, которая теперь живет вместе с ним в имении. Если Аркадию и Евгению будет неловко видеть ее в доме, то она может уехать на время. Но Аркадий ответил, что понимает отца и не собирается стеснять его.

Им обоим было неловко после этого разговора, и они сменили тему. Аркадий стал рассматривать окрестные поля, которые пребывали в некотором запустении. Избы в деревнях были низкие, мужики попадались плохо одетые, на дряхлых клячонках. «Нет, — подумал Аркадий, — небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы... но как их исполнить, как приступить?»

Однако весенняя природа была прекрасна. Аркадий восхищался ею. Николай Петрович даже начал читать стихотворение Пушкина, но тут его прервал Базаров, который попросил у Аркадия закурить. Николай Петрович сразу замолчал. Вскоре они подъехали к барскому дому.

Дворовые не высыпали им навстречу, показались только одна девочка и слуга, который помог всем выйти из экипажей. Николай Петрович повел всех в гостиную и приказал старому слуге подавать обед. Тут им навстречу вышел брат Николая Петровича, Павел Петрович. Он выглядел очень ухоженно: красивое лицо, на котором «особенно хороши» были глаза, «коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро»; отполированные ногти белых рук, «английский сьют», «приятный голос», «прекрасные белые зубы». Базаров — полная противоположность Павлу Петровичу: лицо «длинное и худое, с широким лбом», «большие зеленоватые глаза выражали самоуверенность и ум», «волосатый», «красная обнаженная рука», «длинный балахон с кистями», «ленивый, но мужественный голос». После приветствия Аркадий и Базаров пошли в свои комнаты привести себя в порядок. Тем временем Павел Петрович расспрашивал у брата о Базарове, который ему не очень понравился из-за своего неопрятного вида.

Вскоре подали ужин, во время которого говорили мало, особенно Базаров. Николай Петрович рассказывал случаи из своей «фермерской» жизни. Павел Петрович, который никогда не ужинал, ходил по столовой и делал небольшие замечания, больше похожие на восклицания. Аркадий сообщил несколько петербургских новостей. Но он чувствовал себя немного неловко, так как вернулся в дом, в котором его привыкли считать маленьким. После ужина все тотчас разошлись.

Базаров поделился с Аркадием своими впечатлениями. Павла Петровича он посчитал странным, потому что тот одевается в деревне как щеголь. Аркадий ответил, что раньше он был светским львом, кружил головы многим женщинам. Николай Петрович Базарову понравился, однако он отметил, что тот ничего не понимает в хозяйстве.

Аркадий и Базаров уснули рано, остальные в доме не могли сомкнуть глаз допоздна. Николай Петрович все думал о сыне. Павел Петрович держал в руках журнал, но не читал его, а смотрел на огонь в камине. Фенечка сидела в своей комнате и смотрела на колыбельку, в которой спал ее сын, сын Николая Петровича.

На следующее утро Базаров проснулся раньше всех и пошел осматривать окрестности. Он встретил двух дворовых мальчишек, вместе с которыми отправился на болото ловить лягушек. Он обладал особым умением пробуждать к себе доверие «в людях низшего происхождения», поэтому мальчишки последовали за ним. Они удивились объяснению Базарова: люди - те же лягушки.

Николай Петрович и Аркадий вышли на террасу. Девочка передала, что Федосья Николаевна нездорова и не сможет спуститься разливать чай. Аркадий спросил у отца, не оттого ли Фенечка не хочет выходить, что он приехал. Николай Петрович смутился и ответил, что скорее всего она просто стыдится. Аркадий стал уверять его, что ей нечего стыдиться, и отцу тоже, а если отец пустил ее под свою кровлю, значит, она того заслуживает. Аркадий захотел немедленно идти к ней. Отец попытался его о чем-то предупредить, но не успел.

Вскоре Аркадий снова вышел на террасу. Он был весел и сказал, что Фенечка на самом деле нездорова, но она придет попозже. Аркадий слегка упрекнул отца за то, что тот не сказал ему о его маленьком брате, ведь тогда Аркадий уже вчера расцеловал бы его, как сделал это сегодня. И отец, и сын были растроганы и не знали, что сказать друг другу. Пришел Павел Петрович, и все сели пить чай.

Павел Петрович спросил у Аркадия, где же его приятель. Аркадий ответил, что Евгений встает всегда рано и отправляется куда-нибудь. Павел Петрович вспомнил, что в дивизии его отца был лекарь Базаров, который скорее всего является отцом Евгения. Потом он спросил, что собой представляет этот Базаров. Аркадий ответил, что он нигилист, т. е. «человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип». На это Павел Петрович ответил: «Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принсипов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил «прынцып», налегая на первый слог), без принсипов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя».

Вышла Фенечка, молодая и очень хорошенькая женщина. «Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она как будто чувствовала, что имела право прийти». Она подала Павлу Петровичу его какао и залилась краской.

Когда она ушла, на террасе некоторое время царило молчание. Потом Павел Петрович сказал: «Господин нигилист к нам жалует». Базаров подошел к террасе, попросил прощения за опоздание, сказал, что вернется, только положит лягушек. Павел Петрович спросил, ест он их или разводит. Базаров равнодушно проговорил, что это для опытов и ушел. Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечами. Сам Павел Петрович понял, что сказал глупость, и заговорил о хозяйстве.

Базаров вернулся и сел вместе со всеми пить чай. Разговор зашел о науке. Павел Петрович сказал, что немцы сильно преуспели в ней. «Да, немцы в этом наши учители, — небрежно отвечал Базаров». Павел Петрович понял, что Базаров уважает немецких ученых, а вот русских — не очень. Он сказал, что сам не очень жалует немцев, особенно тех, кто живет сейчас. Прежние, например, Шиллер или Гете, были намного лучше, а современные только наукой и занимаются. «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта», — перебил его Базаров. Ему совсем не хотелось продолжать этот спор, но Павел Петрович все расспрашивал его и расспрашивал, при этом показывая, что ему скучно. Наконец Николай Петрович вмешался в разговор и попросил Базарова дать ему несколько советов по поводу удобрений. Евгений ответил, что с удовольствием поможет ему.

Базаров спросил у Аркадия, всегда ли его дядя такой. Аркадий же заметил, что Евгений был слишком с ним резок, и решил рассказать его историю, чтобы Базаров понял, что Павел Петрович достоин сожаления, а не насмешки.

Как и его брат, Павел Петрович воспитывался сначала дома, а потом поступил на военную службу. В Петербурге братья жили вместе, но образ их жизни резко отличался. Павел Петрович был настоящим светским львом и ни одного вечера не проводил дома. Дамы его очень любили, а мужчины втайне ему завидовали.

На двадцать восьмом году жизни он был уже капитаном и мог сделать блестящую карьеру, если бы однажды не познакомился с княгиней Р. У нее был старый глупый муж и не было детей. Она вела жизнь легкомысленной кокетки, внезапно уезжала заграницу и так же внезапно возвращалась. На балах она танцевала до упаду, шутила с молодыми людьми. А ночью запиралась в своей комнате, рыдала, заламывала в тоске руки или просто сидела вся бледная перед Псалтырем. На следующий день она снова превращалась в светскую даму. «Красавицей ее никто бы не назвал; во всем ее лице только и было хорошего, что глаза, и даже не самые глаза - они были невелики и серы, — но взгляд их, быстрый и глубокий, беспечный до удали и задумчивый до уныния, - загадочный взгляд». Привыкший к быстрым победам, Павел Петрович так же быстро достиг своей цели и с княгиней Р. Но победа не принесла ему торжества, напротив, он еще мучительнее и глубже привязался к этой женщине. Даже когда она отдавалась безвозвратно, в ней еще оставалось что-то непостижимое, во что никто не мог проникнуть. Однажды Павел Петрович подарил ей кольцо со сфинксом и сказал, что этот сфинкс — она. Когда княгиня его разлюбила, ему стало еще тяжелее. Он чуть не сошел с ума, когда она его бросила. Несмотря на просьбы друзей и начальства, он ушел со службы и четыре года ездил за ней по чужим краям. Он хотел остаться ее другом, хотя понимал, что дружба с такой женщиной невозможна. Наконец он потерял ее из виду.

Вернувшись в Россию, он попробовал вести прежнюю светскую жизнь, мог похвастаться новыми победами, но уже никогда не был прежним. Однажды он узнал, что княгиня умерла в Париже в состоянии, близком к помешательству. Она отправила ему подаренное им кольцо, на котором начертила крест, и велела передать, что это разгадка. Ее смерть пришлась как раз на то время, когда Николай Петрович потерял свою жену. Если раньше различия между братьями были сильны, то теперь они почти стерлись. Павел Петрович перебрался в деревню брата и остался жить с ним.

Аркадий добавил, что Базаров был несправедлив к Павлу Петровичу. На самом деле он очень добрый, много раз помогал брату деньгами, иногда вступался за крестьян, хотя и нюхал одеколон, когда разговаривал с ними. Базаров же назвал Павла Петровича человеком, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви. «И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука». И оба друга отправились в комнату Базарова.

Павел Петрович недолго присутствовал при разговоре брата с управляющим. Он знал, что в поместье дела идут плохо, нужны деньги. Но денег у Павла Петровича сейчас не было, поэтому он предпочел поскорее уйти. Он заглянул в комнату Фенечки, которая очень смутилась при его приходе и велела служанке унести ребенка в другую комнату. Павел Петрович распорядился, чтобы в городе ему купили зеленого чаю. Фенечка подумала, что теперь он, наверное, уйдет, но Павел Петрович попросил ее показать сына. Когда принесли мальчика, он сказал, что ребенок похож на его брата. В эту минуту пришел Николай Петрович и очень удивился, увидев своего брата. Тот поспешно ушел. Николай Петрович спросил у Фенечки, по своей ли воле пришел Павел Петрович и не приходил ли Аркадий. Потом он поцеловал сначала маленького Митю, а затем руку Фенечки.

История их отношений такова. Года три назад Николай Петрович остановился в трактире, разговорился с хозяйкой. Оказалось, что в трактире дела идут плохо. Николай Петрович предложил переехать в его имение, чтобы там вести дела. Через две недели хозяйка и ее дочь Фенечка уже жили в поместье. Девушка очень боялась Николая Петровича, редко показывалась на глаза, вела тихую и скромную жизнь. Однажды искра от огня попала ей в глаз, и ее мать попросила Николая Петровича помочь ей. Он помог, но с тех пор постоянно думал о девушке. Она по-прежнему скрывалась, но постепенно привыкала к нему. Вскоре ее мать умерла, и она осталась на ее месте вести хозяйство. «Она была так молода, так одинока; Николай Петрович был сам такой добрый и скромный... Остальное досказывать нечего...»

В тот же день и Базаров познакомился с Фенечкой. Он гулял с Аркадием и увидел в беседке Фенечку вместе с сыном и служанкой. Базаров спросил у Аркадия, кто она такая. Тот в нескольких словах объяснил. Евгений пошел к беседке, чтобы познакомиться. Он очень легко завел разговор, спросил, почему у малыша красные щечки, и сказал, что если Митя заболеет, то он готов ему помочь, потому что он врач.

Когда друзья пошли дальше, Базаров сказал, что ему нравится в Фенечке то, что она не очень конфузится: «Она мать — ну и права». Аркадий заметил, что считает своего отца неправым, так как тот должен жениться на Фенечке. Базаров только засмеялся в ответ: «Ты придаешь еще значение браку?». Потом он заговорил о том, что дела в поместье идут нехорошо, «скот плохой и лошади разбитые», «работники смотрят отъявленными ленивцами». «Я начинаю соглашаться с дядей, — заметил Аркадий, - ты решительно дурного мнения о русских». Базаров не возражал. Внезапно они услышали звуки виолончели, это играл Николай Петрович. Базарову это показалось странным, и он засмеялся. «Но Аркадий, как ни благоговел перед своим учителем, на этот раз даже не улыбнулся».

Прошло около двух недель. В поместье все привыкли у Базарову. Фенечка даже как-то приказала разбудить его ночью: у Мити случились судороги. Особенно любили Базарова дворовые люди, с которыми он всегда мог найти общий язык. Николай Петрович сомневался в его благотворном влиянии на Аркадия, но все же спрашивал его совета. Только Павел Петрович возненавидел Базарова, которого он называл циником и нахалом и подозревал, что тот презирает его.

Обычно Базаров рано утром уходил собирать травы и ловить жуков, иногда брал с собой Аркадия. Однажды они немного припозднились к чаю, и Николай Петрович пошел их встречать. Они прошли по другую сторону калитки и не видели его, и Николай Петрович слышал их разговор. Базаров говорил, что хотя Кирсанов и добрый малый, он уже отставной человек, и его песенка спета. Николай Петрович побрел домой. А Базаров тем временем посоветовал Аркадию дать отцу почитать Бюхнера вместо Пушкина. Николай Петрович рассказал об услышанном своему брату. Он жаловался на то, что всеми силами стремится идти в ногу со временем, столько изменений внес в свое хозяйство, а его все равно называют отставным человеком. Павел Петрович сказал, что не собирается так быстро сдаваться, у него с Базаровым еще будет схватка.

Схватка произошла этим же вечером, когда все пили чай. Павел Петрович все ждал предлога, из-за которого мог бы вступить в спор с Базаровым. Но гость весь ужин молчал. Наконец, когда речь зашла о некоем помещике, Базаров назвал его «дрянь аристократишко». Павел Петрович понял, что Базаров такого же невысокого мнения обо всех аристократах. Он стал рассуждать о том, что такое настоящий аристократ. Это человек, который выполняет свои обязанности, у которого есть принципы, и он им следует. Так он и приносит пользу обществу. Базаров ответил, что Павел Петрович хоть и аристократ, но никакой пользы не приносит, потому что сидит сложа руки. Но, по мнению Павла Петровича, нигилисты тоже не приносят пользы обществу, так как они все отрицают. Для них главное - все разрушить, уничтожить старые устои, а кто будет возводить все заново, нигилистов уже не интересует. Базаров отвечал, что бездействие нигилистов имеет оправдание. Раньше обличители постоянно говорили о том, как плохо живется народу в России, критиковали правительство, но дальше разговоров дело у них не шло. Нигилисты же поняли, насколько пусты такие разговоры. Поэтому они перестали доверять авторитетам, перестали обличать, теперь они отрицают все, и «решились ни за что не приниматься».

Павел Петрович пришел в ужас. По его мнению, цивилизация - это то, на чем держится все общество, если ее не будет, то общество дойдет до первобытности. Для Павла Петровича «последний пачкун, тапер» намного цивилизованнее, чем любой нигилист, «дикий монгол». Базаров захотел прекратить этот бессмысленный спор: «Я только тогда буду готов согласиться с вами, когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания».

Молодые люди ушли. А Николай Петрович вспомнил, как во времена своей молодости он сильно поругался с матерью из-за того, что та не могла понять сына, а он не мог понять ее. Теперь те же самые отношения были между старшим Кирсановым и его сыном.

Перед сном Николай Петрович пошел в свою любимую беседку. «Впервые он ясно осознал свое разъединение с сыном; он предчувствовал, что с каждым днем оно будет становиться все больше и больше». Он понял, что напрасно в Петербурге он присутствовал при разговорах своего сына с его друзьями и радовался, если ему удавалось вставить свое слово. Он не понимал одного: как можно отвергать поэзию, природу, художество? Он любовался вечерней природой, и на ум ему пришли стихи, но он вспомнил книгу, которую ему дал сын, и умолк. Николай Петрович стал вспоминать свою покойную жену. Она представлялась ему молоденькой застенчивой девушкой, какой он увидел ее впервые. Он сожалел о том, что нельзя вернуть все назад. Но тут его позвала Фенечка, и ему стало обидно, что она явилась именно в эту минуту. Он пошел домой, а по пути встретил своего брата. Павел Петрович пришел в беседку, посмотрел на небо, но «в его прекрасных темных глазах не отразилось ничего, кроме света звезд».

Базаров предложил Аркадию воспользоваться приглашением старого друга посетить город: Базарову не хотелось оставаться в поместье после ссоры с Павлом Петровичем. После он собирался ехать к своим родителям. Базаров и Аркадий уехали на следующий же день. Молодежь в поместье пожалела об их отъезде, а старички вздохнули легко.

Друг семьи Базаровых Матвей Ильич принял Аркадия добродушно. Он посоветовал: если Аркадий хочет познакомиться со здешним обществом, ему надо посетить бал, который устраивает губернатор. Базаров и Аркадий поехали к губернатору и получили приглашение на бал. Когда друзья возвращались, они встретили молодого человека, Ситникова, знакомого Базарова. Он стал рассказывать, как сильно Евгений изменил его жизнь, называл его учителем. А Базаров не обращал на него особого внимания. Ситников пригласил их к Евдокии Кукшиной, местной эмансипированной женщине, он был уверен, что она понравится Базарову. Друзья согласились, когда им пообещали поставить три бутылки шампанского.

Они пришли в дом Кукшиной. Хозяйка оказалась еще молодой женщиной, одетой в неопрятное платье, растрепанной. У нее была невзрачная внешность, говорила и двигалась она развязно и каждое движение у нее было неестественным, как будто она делала его нарочно. Она беспрестанно перескакивала с предмета на предмет: сначала рассказала, что занимается химией и собирается изготовлять клей для кукол, потом завела речь о женском труде. Она постоянно задавала вопросы, но не ждала на них ответов, а продолжала свою болтовню.

Базаров спросил, есть ли в городе хорошенькие женщины. Кукшина ответила, что ее приятельница Анна Сергеевна Одинцова недурна собой, но она плохо образована и совсем не понимает таких бесед, которые они ведут сейчас. Она тут же переключилась на необходимость улучшить женское воспитание, чтобы все женщины стали такими прогрессивными, как она. Ситников постоянно вставлял глупые фразы вроде «долой авторитеты» и столь же глупо смеялся. Когда Кукшина стала петь романс, Аркадий не выдержал, сказал, что все это похоже на бедлам, и встал. Базаров, не прощаясь с хозяйкой, вышел из дома. Ситников побежал за друзьями.

Через несколько дней друзья приехали на бал. Так как Аркадий танцевал плохо, а Базаров не танцевал вообще, они присели в уголке. К ним присоединился Ситников, который изобразил на своем лице усмешку и отпускал ядовитые шутки. Но вдруг его лицо изменилось, и он сказал: «Одинцова приехала». Аркадий увидел женщину высокого роста в черном платье. Она смотрела спокойно и умно и улыбалась едва заметной улыбкой. Базаров тоже обратил на нее внимание: «Это что за фигура? На других баб не похожа». Ситников ответил, что знаком с ней, и обещал представить ей Аркадия. Но оказалось, что он совсем ей незнаком, и она смотрела на него с некоторым изумлением. Но, услышав об Аркадии, спросила, не сын ли он Николая Петровича. Оказывается, она несколько раз видела его и слышала о нем много хорошего.

Ее постоянно приглашали танцевать разные кавалеры, а в перерывах она разговаривала с Аркадием, который рассказывал ей о своем отце, дяде, жизни в Петербурге и деревне. Одинцова слушала его с вниманием, но при этом Аркадий чувствовал, что она словно снисходила до него. Он рассказал ей про Базарова, и Одинцова заинтересовалась им. Она пригласила их к себе в гости.

Базаров стал расспрашивать Аркадия об Одинцовой, и тот ответил, что она очень мила, держится холодно и строго. Базаров согласился принять ее приглашение, хотя и думал, что она нечто вроде эмансипированной Кукшиной. Они уехали с бала сразу после ужина. Кукшина нервически засмеялась им вслед, так как никто из них не обратил на нее никакого внимания.

На следующий день Аркадий и Базаров поехали к Одинцовой. Пока они поднимались по лестнице, Базаров ядовито шутил в ее адрес. Но когда он увидел ее, то внутренне сконфузился: «Вот тебе раз! бабы испугался!» Анна Сергеевна усадила их напротив себя и стала с вниманием смотреть на Базарова, который слишком развязно уселся в кресле.

Отец Одинцовой был карточным игроком и аферистом. В итоге он все проиграл и был вынужден поселиться в деревне и вскоре умер, оставив свое небольшое имение двум дочерям — Анне и Кате. Их мать умерла уже давно.

После смерти отца Анне жилось очень тяжело, она не знала, как управлять имением и как жить в бедности. Но она не растерялась, а выписала к себе сестру своей матери, злую и чванливую старуху-княжну. Анна уже готова была увянуть в глуши, но тут ее увидел Одинцов, богатый человек лет сорока шести. Он предложил ей выйти за него замуж, и Анна согласилась. Они

прожили шесть лет, потом Одинцов умер, оставив все свое состояние молодой жене. Анна Сергеевна вместе с сестрой ездила в Германию, но скоро заскучала там и вернулась в свое имение Никольское. Она почти не появлялась в обществе, где ее не любили и рассказывали всякие сплетни. Но она не обращала на них никакого внимания.

Аркадий удивлялся поведению своего друга. Обычно Базаров был неразговорчив, но на этот раз старался занять Анну Сергеевну разговором. По ее лицу не было заметно, произвело ли это на нее впечатление. Сначала ей не понравилось ломание Базарова, но она поняла, что он чувствует смущение, и это ей польстило.

Аркадий думал, что Евгений начнет рассказывать о своих воззрениях, но вместо этого он рассуждал о медицине, гомеопатии, ботанике. Оказалось, что Анна Сергеевна читала об этом книги и неплохо разбиралась в предмете. С Аркадием же она обращалась, как с младшим братом. Под конец беседы она пригласила друзей посетить ее село. Они согласились. После того как друзья вышли от Одинцовой, Базаров опять заговорил о ней в своем прежнем тоне. Они договорились поехать в Никольское послезавтра.

Когда они приехали к Одинцовой, их встретили два лакея, а дворецкий проводил в приготовленную для гостей комнату и сказал, что через полчаса хозяйка примет их. Базаров заметил, что Анна Сергеевна слишком избаловала себя, назвал ее барыней. Аркадий только пожал плечами. Он тоже чувствовал смущение.

Через полчаса они спустились в гостиную, где их встретила хозяйка. В разговоре выяснилось, что в доме живет еще старая княжна да сосед заезжает играть в карты. Это и составляет все общество. В гостиную зашла девушка с корзиной цветов. Одинцова представила свою сестру Катю. Она оказалась застенчивой, села около сестры и стала разбирать цветы.

Одинцова предложила Базарову поспорить о чем-нибудь, например о том, как надо узнавать и изучать людей. Базаров ответил, что их незачем изучать. Как деревья похожи друг на друга, так и люди ничем не отличаются, разве что совсем немного. Если узнал одного человека, считай, что узнал всех. Одинцова спросила, разве нет разницы между умным и глупым человеком, добрым и злым. «Как между больным и здоровым», - отвечал Базаров. По его мнению, все нравственные недуги возникают из-за дурного воспитания: «Исправьте общество, и болезней не будет». Такое суждение удивило Анну Сергеевну, она захотела продолжить спор.

К чаю спустилась старая княжна. Одинцова и Катя услужливо обращались с ней, подали чашку, подстелили подушку, но не обращали на ее слова никакого внимания. Аркадий и Базаров поняли, что ее держат только для важности, так как она княжеского происхождения. После чая приехал сосед Порфирий Платоныч, с которым обычно Анна Сергеевна играла в карты. Она предложила Базарову присоединиться, а сестру попросила сыграть что-нибудь для Аркадия. У молодого человека появилось чувство, что его как будто отсылают, в нем зрело «томительное ощущение, похожее на предчувствие любви». Катя очень смущалась его и после сыгранной сонаты словно бы ушла в себя, отвечала на вопросы Аркадия односложно.

Анна Сергеевна предложила Базарову на следующий день прогуляться по саду, чтобы он рассказал про латинские названия растений. Когда друзья ушли в свою комнату, Аркадий воскликнул, что Одинцова чудесная женщина. Базаров согласился, но настоящим чудом назвал Катю, так как из нее еще можно сделать то, что захочешь, а ее сестра «тертый калач». Анна Сергеевна думала о своих гостях, особенно о Базарове. Она никогда не встречала таких людей, как он, поэтому испытывала любопытство. На следующий день она с Базаровым пошла гулять, а Аркадий остался с Катей. Когда Одинцова вернулась, Аркадий заметил, что ее щеки слегка пылали, а глаза светились ярче обыкновенного. Базаров шел небрежной походкой, но выражение его лица было веселым и даже ласковым, что не понравилось Аркадию.

Друзья прожили у Одинцовой примерно пятнадцать дней и не испытывали скуки. Этому отчасти способствовал особый распорядок, которого придерживалась сама хозяйка и ее гости. В восемь часов все спускались к утреннему чаю. До завтрака они делали, что хотели, а сама Анна Сергеевна занималась с приказчиком. Перед обедом общество собиралось для беседы, а вечер был посвящен прогулке, игре в карты и музыке. Базарова слегка раздражал такой распорядок. Но Одинцова ответила ему, что без него в деревне можно умереть со скуки.

В Базарове начали происходить перемены. Он чувствовал легкую тревогу, сердился, быстро раздражался и говорил нехотя. Аркадий же решил, что Базаров влюблен в Одинцову, и предался унынию, которое быстро проходило в обществе Кати, с которой он чувствовал себя как дома. Постоянное разъединение приятелей внесло перемены и в их отношения. Они уже не обсуждали Одинцову, замечания Базарова насчет Кати были сухи, и вообще они беседовали реже, чем прежде.

Но настоящей переменой в Базарове было то чувство, которое в нем вызывала Одинцова. Ему нравились женщины, но любовь он называл романтической белибердой. Он говорил, что если нельзя добиться от женщины толку, то надо отвернуться от нее. Он скоро понял, что от нее толку не добьешься, однако отвернуться не смог. В мыслях он представлял, как Анна Сергеевна находится в его объятьях, и они целуются. После этого он злился на себя и скрежетал зубами. Анна Сергеевна тоже думала о нем, она хотела испытать его и изведать себя.

Однажды Базаров встретил приказчика своего отца, который сказал, что родители очень ждут его и беспокоятся. Евгений сообщил Одинцовой, что ему надо уехать, и она побледнела. Вечером она и Базаров сидели в ее кабинете. Одинцова спрашивала его, зачем он хочет уехать, говорила, что ей будет без него скучно. Евгений возразил, что долго скучать она не будет, так как она так правильно устроила свою жизнь, что в ней нет места скуке. Он не понимал, почему такая молодая, красивая и умная женщина заточила себя в деревне, чуждается общества и вместе с тем пригласила к себе двух студентов. Он думал, что она остается на одном месте, потому что любит комфорт и удобства, а ко всему остальному равнодушна. Она ничем не может увлечься, кроме того, что вызывает в ней любопытство. Анна Сергеевна призналась Базарову, что она очень несчастлива, она любит комфорт, но при этом совсем не желает жить. Ей кажется, что она живет очень давно, позади у нее много воспоминаний, она пережила и бедность, и богатство, а впереди у нее совсем нет цели, ей незачем жить.

Базаров заметил, что ее несчастье состоит в том, что она хочет полюбить, но не может этого сделать. Одинцова ответила, что для этого надо полностью отдаться человеку, которого любишь, а это не так-то просто. Она спросила, смог бы Базаров полностью посвятить себя другому человеку. Он ответил, что не знает. Она хотела еще что-то сказать Евгению, но не решалась. Вскоре он попрощался с ней и ушел. Анна Сергеевна пошла было за ним, но тут натолкнулась на горничную и вернулась в свой кабинет.

На следующий день после утреннего чая Анна Сергеевна ушла в свою комнату и не появилась к завтраку. Когда все общество собралось в гостиной, Одинцова попросила Базарова подняться в ее кабинет. Сначала они заговорили об учебниках химии, но она его перебила и сказала, что хочет продолжить их вчерашний разговор. Она хотела знать, почему, когда люди слушают музыку, разговаривают с хорошими людьми, они испытывают нечто вроде счастья, и является ли это на самом деле счастьем? Потом она спросила, чего хочет Базаров добиться от жизни? Анна Сергеевна не верила, что человек с такими амбициями, как у Базарова, захочет быть простым уездным лекарем. Евгений не хотел заглядывать в будущее, чтобы потом не жалеть о том, что зря болтал о нем. Тогда Одинцова захотела знать, что сейчас происходит с Базаровым? Она надеялась, что напряженность Евгения оставит его наконец, и они станут хорошими друзьями. Базаров спросил, хочет ли Анна Сергеевна знать причину его напряженности? Она ответила: «Да». И тогда Базаров признался ей в любви.

Им не овладел юношеский ужас после первого признания, он чувствовал только страсть. Базаров привлек к себе Анну Сергеевну. Она на мгновение задержалась в его объятьях, но потом быстро освободилась. «Вы меня не поняли», - прошептала она. Базаров ушел. Немного позже он прислал ей записку, в которой писал, что если она захочет, то он уедет прямо сейчас. Но она ответила: «Зачем уезжать?» До самого обеда Анна Сергеевна не выходила из своей комнаты. Она все время спрашивала себя, что заставило ее добиться признания Базарова? Ей даже казалось, что она может ответить на его чувство, но потом решила, что спокойствие ей дороже.

Одинцовой было неловко, когда она появилась в столовой. Но обед прошел очень спокойно. Приехал Порфирий Платоныч, рассказал несколько анекдотов. Аркадий тихонько разговаривал с Катей. Базаров же угрюмо молчал. После обеда все общество отправилось гулять в сад. Базаров попросил у Одинцовой прощения за свой поступок и сказал, что намерен скоро уехать. Он мог бы остаться только при одном условии, но это условие никогда не сбудется, так как Анна Сергеевна не любит его и не полюбит никогда. После этого он попрощался с ней и ушел в дом. Одинцова весь день провела рядом с сестрой. Аркадий не понимал, что происходит. Базаров спустился только к чаю.

Приехал Ситников, который невпопад стал просить прощения у хозяйки, что явился без приглашения. С его появлением все стало намного проще. После обеда Базаров сказал Аркадию, что завтра уезжает к родителям. Аркадий тоже решил уехать. Он понимал, что между его другом и Одинцовой что-то произошло. Однако ему было жаль расставаться с Катей. Вслух он ругнул Ситникова, на что Базаров ответил, что ему нужны такие олухи: «Не богам же горшки обжигать!» Аркадий подумал, что он, наверное, для Базарова точно такой же олух.

Когда Одинцова на следующий день узнала об отъезде Базарова, она ничуть не удивилась. Прощаясь, Одинцова высказала надежду, что они с Базаровым еще увидятся. По дороге Аркадий заметил, что его друг изменился. Базаров ответил, что скоро поправится: «лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца». После этого друзья всю дорогу молчали.

Когда друзья подъехали к барскому дому, их встретил отец Базарова, Василий Иванович. Он обрадовался приезду сына, но старался не показывать своих чувств, так как знал, что Евгений этого не любит. Из дома выбежала мать Базарова, Арина Власьевна. Увидев Евгения, она чуть в обморок не упала, так была рада его приезду. Родители от радости даже не сразу заметили Аркадия, но потом стали просить прощения за такой прием. Василий Иванович повел гостей в свой кабинет, а Арина Власьевна пошла на кухню поторопить с обедом.

Василий Иванович все время говорил: о том, как ведет хозяйство, какие книги читает, как занимается лекарской деятельностью, вспомнил несколько баек из прежней солдатской жизни. Аркадий из вежливости улыбался, Базаров молчал и иногда вставлял короткие замечания. Наконец пошли обедать. Василий Иванович опять о чем-то говорил, а Арина Власьевна все время смотрела на сына, не замечая при этом Аркадия. Потом отец повел всех смотреть сад, в котором посадил новые деревья.

Перед сном Базаров поцеловал мать и пошел спать в кабинет отца. Василий Иванович хотел было с ним поговорить, но Евгений сослался на усталость. На самом деле он не уснул до самого утра, злобно глядя в темноту. А вот Аркадию очень хорошо спалось.

Когда Аркадий проснулся и открыл окно, он увидел Василия Ивановича, усердно копавшегося в огороде. Старик завел разговор о своем сыне. Ему хотелось знать, какого мнения о нем Аркадий. Гость ответил, что Базаров - самый замечательный человек, какого он только встречал в своей жизни. Он уверен, что Евгений обязательно добьется успеха и прославит свою фамилию. Василий Иванович был счастлив слышать это. Он жаловался лишь на то, что Евгений не любит высказывать своих чувств и не позволяет это делать другим по отношению к себе.

Ближе к полудню молодые люди расположились на стоге сена. Базаров вспоминал свое детство. Он был уверен, что его родителям хорошо живется, они постоянно заняты делами. А про себя говорил, что занимает мало места по сравнению со всем остальным пространством, а его жизнь ничтожна перед вечностью. И вместе с тем он тоже чего-то хочет, его кровь стучит, мозг работает.

Его родители не ощущают своей ничтожности, тогда как сам Базаров чувствует «скуку и злость». Он показал на муравья, тащившего муху. Муравей, в отличие от людей, не испытывает чувства сострадания, поэтому не может сломать самого себя. Аркадий возразил, что Базаров никогда не сможет сломать себя. «Сам себя не сломал, так и бабенка меня не сломает», - воскликнул Базаров. Аркадий предложил ему вздремнуть, чтобы прогнать меланхолию. Базаров попросил не смотреть на него спящего, потому что у него будет глупое лицо. «А тебе не все равно, что о тебе думают?» - спросил Аркадий. Базаров ответил, что настоящего человека не должно заботить, что о нем думают, потому что настоящего человека надо или слушать, или ненавидеть. Вот он, например, всех ненавидит, и изменит о себе мнение только тогда, когда встретит человека, который не спасует перед ним.

Аркадий не хотел с ним соглашаться. Тут он увидел, как лист клена падает на землю, и сказал об этом другу. Базаров же попросил его не говорить «красиво», иначе он пойдет по стопам своего дяди, которого он назвал идиотом. Аркадий вступился за дядю. Между друзьями завязалась ссора. Они уже готовы были подраться, но тут пришел Василий Иванович. Он сказал, что скоро подадут обед, на котором будет присутствовать отец Алексей, отслуживший по просьбе матери молебен по случаю возвращения Евгения. Базаров промолвил, что он не против отца Алексея, если тот не съест его порцию. После обеда сели играть в карты. Арина Власьевна опять неотрывно смотрела на сына.

На следующий день Базаров сказал другу, что собирается поехать в деревню к Аркадию, потому что здесь ему скучно и он не может работать, потому что родители постоянно рядом. А домой он вернется позже. Аркадий заметил, что ему очень жаль его родителей, особенно мать. Базаров только ближе к вечеру решился рассказать о своем решении отцу. Оно очень огорчило Василия Ивановича, но он крепился, и сказал, что если Евгению надо ехать, значит надо. Когда на следующий день друзья уехали, все в доме сразу приуныло. Старички остались одни. «Бросил, бросил нас, - залепетал Василий Иванович, — бросил; скучно ему стало с нами. Один, как перст теперь, один!» Арина Власьевна прислонилась к нему, пытаясь утешить.

Друзья доехали до постоялого двора молча. Только потом Аркадий спросил у Базарова, куда они поедут: домой или к Одинцовой. Базаров предоставил принимать решение ему, а сам отвернулся. Аркадий приказал ехать к Одинцовой. По тому, как встретил их дворецкий, друзья поняли, что их никто не ждал. Они долго сидели с глупыми физиономиями в гостиной, пока Анна Сергеевна не спустилась к ним. Она держалась с ними как обычно, но говорила отрывисто и нехотя, из чего было понятно, что она не очень рада их появлению. Во время прощания она попросила прощения за немного холодный прием и пригласила их к себе через некоторое время.

Друзья поехали к Аркадию. В доме Кирсановых им очень обрадовались. Во время ужина стали расспрашивать о том о сем. Говорил больше Аркадий. Николай Петрович жаловался надела в поместье: работники были ленивые, крестьяне не платили оброк, управляющий совсем обленился и даже растолстел на барских харчах, для жатвы не хватало людей.

На следующий день Базаров принялся за своих лягушек, Аркадий почел своей обязанность помочь отцу. Однако он заметил, что постоянно думает о селе Никольском. Он гулял до усталости, чтобы проветриться, но это ему не помогало. Он попросил отца найти письма матери Одинцовой, которые она писала его матери. Когда они оказались в его руках, он успокоился, словно увидел перед собой цель, которой ему надо было следовать. Наконец через десять дней после возвращения домой он придумал предлог и поехал в Никольское. Он боялся, что ему окажут такой же прием, как и в последний раз, но ошибся. Катя и Анна Сергеевна были рады его приезду.

Базаров понял, зачем его друг покинул родительский дом, поэтому окончательно уединился и занимался только своей работой. С Павлом Петровичем он больше не спорил. Только однажды между ними снова возник было спор, но они тут же прекратили его. Павел Петрович даже иногда присутствовал при опытах Базарова. Но гораздо чаще его посещал Николай Петрович. Во время обедов он старался говорить о физике, геологии или химии, так как остальные темы могли бы вызвать столкновение. Павел Петрович по-прежнему терпеть не мог Базарова. Он даже не пожелал обратиться к нему за помощью, когда однажды ночью у него случился сильный припадок. Только с Фенечкой Базаров общался охотнее, чем со всеми остальными, да и она совсем не боялась его. Они часто разговаривали, хотя при Николае Петровиче она чуждалась Базарова из чувства приличия. Павла Петровича Фенечка вообще боялась, особенно если он внезапно появлялся перед ней.

Однажды утром Базаров увидел, как Фенечка разбирает в беседке розы. Они разговорились. Фенечка сказала, что не хочет становиться старой, так как сейчас она делает все сама, ни у кого помощи не просит, а в старости будет зависимой. Базаров же ответил, что ему все равно — стар он или молод, ведь его молодость никому не нужна, так как живет он бобылем. Он попросил Фенечку прочесть кое-что из его книги, потому что ему очень хотелось посмотреть, как она будет читать. Он стал делать ей комплименты, и она от этого засмущалась. Базаров попросил у нее одну розу.

Вдруг ей показалось, что Павел Петрович находится совсем рядом. Она призналась, что очень его боится, потому что он ничего не говорит, а все только смотрит на нее. Базаров попросил Фенечку понюхать цветок, который она ему подарила. Она потянулась к нему, и Базаров поцеловал ее в губы. За сиренью раздался кашель, и Фенечка быстро отодвинулась. Это был Павел Петрович. Увидев их, он быстро удалился. «Грешно вам, Евгений Васильевич», - шепнула Фенечка, уходя из беседки. Базаров вспомнил другую такую сцену, и ему стало совестно и досадно.

Павел Петрович вернулся домой и на вопрос брата, почему у него такое темное лицо, ответил, что он иногда страдает разлитием желчи.

Через два часа Павел Петрович пришел в комнату Базарова. Он сказал, что не отнимет у него много времени, ему нужно только знать, как Базаров относится к дуэли. Евгений ответил, что с теоретической точки зрения — это нелепость, а с практической — совсем другое дело. Тогда Павел Петрович вызвал его на дуэль. Он не захотел открывать истинные причины своего решения, которые должны быть известны Базарову. Но так как между ними всегда существовали споры и непонимание, то это и может послужить причиной. Для формальности Кирсанов предложил небольшую ссору, но Базарову показалось это лишним. Они обговорили детали дуэли. Вместо секундантов, которых все равно негде найти, они решили взять камердинера Петра и договорились встретиться завтра на рассвете.

После того как Павел Петрович вышел, Базаров воскликнул: «Фу-ты, черт! Как красиво и как глупо! Экую мы комедию отломали!» Он понимал, что отказать было нельзя, потому что тогда Павел Петрович мог ударить его своей тростью, и Базарову пришлось бы «задушить его, как котенка». Он стал раздумывать над тем, почему Кирсанов вызвал его на дуэль, и пришел к выводу, что тот, скорее всего, влюблен в Фенечку.

День прошел тихо и вяло. Фенечка пряталась в своей комнате. Николай Петрович жаловался на пшеницу. Павел Петрович подавлял всех своей леденящей вежливостью. Базаров хотел было написать письмо отцу, но разорвал его. Он велел Петру прийти к нему завтра рано утром для серьезного разговора, а сам плохо спал всю ночь.

На следующий день Петр разбудил Базарова в четыре часа, и они пошли к месту дуэли. Базаров объяснял слуге, что от него требуется, говорил, что это очень важная и ответственная роль, и лакей испугался до смерти. Вскоре появился Павел Петрович. Он стал заряжать пистолеты, а Базаров тем временем отсчитывал шаги для барьера. Базарову эта затея казалось очень глупой, поэтому он все время шутил и говорил преувеличенно красиво, однако совсем не боялся. Павел Петрович сказал, что собирается драться серьезно.

Противники разошлись. Первым выстрелил Павел Петрович, но промахнулся. Базаров, который совсем не целился и даже не смотрел на противника, ранил его в ногу. Павел Петрович сказал, что по условию дуэли они могут стрелять еще раз, но Базаров предложил отложить до следующего раза, так как теперь он прежде всего доктор и должен осмотреть рану. Павел Петрович начал протестовать, но тут лишился чувств, но вскоре пришел в себя. Базаров приказал Петру ехать в имение за коляской, а Кирсанов велел ничего не рассказывать брату. Петр ушел, а противники не знали, о чем говорить, да и следует ли говорить вообще. «Молчание длилось, тяжелое и неловкое. Обоим было нехорошо. Каждый из них сознавал, что другой понимает его. Друзьям это сознание приятно, и весьма неприятно недругам, особенно когда нельзя ни объясниться, ни разойтись». Потом они заговорили и решили сказать всем, что поссорились из-за политических разногласий.

Вместе с Петром приехал Николай Петрович, который очень перепугался за брата. Он попросил Базарова заняться его раной, пока из города не приедет другой врач. Павла Петровича доставили в имение. Весь день за ним ухаживали. Приехавший доктор прописал ему прохладительные напитки и сказал, что рана не опасна. Павел Петрович иногда бредил, но быстро приходил в себя. Однажды он очнулся, увидел перед собой Николая Петровича и сказал, что в Фенечке есть что-то от княгини Р. Он сказал, что не потерпит, если какой-нибудь наглец прикоснется к ней. Николай Петрович решил, что у брата жар.

На другой день Базаров пришел к Николаю Петровичу проститься. Павел Петрович также захотел видеть его. А вот с Фе-нечкой, которая после дуэли стала бояться Базарова, ему не удалось попрощаться.

Павел Петрович пролежал в постели примерно неделю, потом перебрался на диван. Совесть не мучила Фенечку, хотя она и догадывалась о настоящей причине дуэли. Она по-прежнему боялась Павла Петровича и когда приносила ему еду, старалась не смотреть на него. Однажды Павел Петрович заговорил с ней. Он спросил, почему она не смотрит на него, словно у нее нечиста совесть, и любит ли она его брата. Фенечка ответила, что очень любит его и ни на кого не променяет. Павел Петрович стал просить Фенечку, чтобы она всегда любила брата и никогда не покидала его. После этого он прижал ее руку к своим губам. В это время вошел Николай Петрович с Митей на руках. Фенечка взяла ребенка и поспешно вышла. Павел Петрович попросил брата исполнить свой долг и жениться на Фенечке. Николай Петрович очень удивился. Он сказал, что не сделал этого раньше только потому, что его брат всегда был против таких браков, но обещал исполнить его желание. А Павел Петрович про себя подумал, что после свадьбы брата уедет за границу и больше не вернется.

Аркадий и Катя сидели в саду. «Они молчали оба; но именно в том, как они молчали, как они сидели рядом, сказывалось доверчивое сближение: каждый из них как будто и не думал о своем соседе, а втайне радовался его близости». Потом они заговорили. Катя сказала, что она и ее сестра изменили его, теперь он не так похож на Базарова, как раньше. Аркадий спросил, какого она мнения о его друге. Катя ответила, что он ей чужой и она ему чужая. Базаров хищный, в то время как она и Аркадий ручные. Какое-то время он производил впечатление на Анну Сергеевну, но никто не сможет слишком долго оказывать на нее влияние. Аркадий стал сравнивать Катю и Анну Сергеевну. В них обеих были одинаковые черты характера, хотя в Анне Сергеевне они были раскрыты больше, чем в Кате. Катя попросила не сравнивать их: в отличие от сестры она бы не вышла замуж за богатого человека, даже если бы любила его, она готова покориться любимому человеку, но неравенство для нее страшно. Аркадий заверил, что не променяет Катю ни на кого, даже на Анну Сергеевну, и поспешно ушел. Он вернулся в дом и нашел в своей комнате Базарова. Евгений в нескольких словах рассказал ему о последних событиях в имении и уверил, что с его дядей все в порядке. Аркадий понял, что Базаров приехал попрощаться с ним, но не понимал почему. Базаров ответил, что Аркадий уже давно попрощался с ним, намекнул на то, что его друг влюблен в Одинцову и, кажется, дела у них идут отлично. Он сказал, что заехал только попрощаться, даже с Анной Сергеевной видеться не хочет.

Но Одинцова узнала о приезде Базарова и пожелала встретиться с ним. Базаров уверил ее, что уже осознал свои прошлые ошибки. Одинцова захотела остаться с ним приятелями. Они говорили так, словно сами верили в свои слова. Базаров намекнул, что Аркадий влюблен в Анну Сергеевну, но оказалось, что Одинцова не подозревала об этом. Потом она предложила ему пройти в залу, в которой уже сидели Катя и старая княжна. Не было только Аркадия. Его нашли еще не скоро. Он сидел в самом дальнем углу сада и вид у него был такой, словно он наконец на что-то решился.

На следующий день Аркадий и Катя сидели в беседке, в которой не любила бывать Одинцова. Аркадий сказал, что они уже давно общаются, говорили о многом, но не касались еще одного вопроса. Он все никак не мог найти нужные слова. Катя знала, к чему он клонит, но сидела, опустив голову, словно не хотела помочь ему высказаться. Вдруг они услышали разговор Одинцовой и Базарова, которые шли около беседки и не видели молодых людей. Анна Сергеевна говорила, что польщена чувством Аркадия. Он такой молодой, поэтому в его чувстве есть какая-то прелесть. А с Катей он ведет себя как старший брат. Их разговор затих вдали. И тут Аркадий набрался смелости, признался Кате в своей любви и попросил у нее руки. Катя согласилась.

На другой день Одинцова показала Базарову письмо, в котором Аркадий просит ее позволения жениться на Кате. Базаров посоветовал ей разрешить этот брак. Одинцова попросила Базарова остаться в ее имении еще ненадолго, но он поспешил уехать. Пока он собирал вещи, он поздравлял друга со свойственной ему развязностью и плохо скрываемой злобой. Он сказал, что Аркадий не годится для тех дел, которые проповедовал Базаров: «Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас...» При прощании Аркадий обнял друга, но Базаров сказал, что Катя его быстро утешит. И в самом деле, разговаривая вечером с Катей, Аркадий уже не вспоминал своего друга.

Родители Базарова очень обрадовались возвращению сына, тем более что они не ожидали его скоро. Евгений опять стал жить в кабинете отца и работал там. На этот раз родители не очень мешали ему, мать даже боялась заговорить с ним. Базаров погрузился в работу. Но вскоре лихорадка работы оставила его, и он ощутил беспокойство, начал искать общества. Его состояние волновало родителей, но они боялись напрямую спросить его о чем-либо. Когда однажды Василий Иванович стал осторожно расспрашивать его о работе, об Аркадии, Базаров разозлился.

Наконец Евгений он нашел себе занятие - вместе с отцом занялся врачебной практикой. Василий Иванович так этому обрадовался, что даже оставил у себя зуб, который вырвал Евгений у мужика, и показывал его всем как достопримечательность.

Однажды из деревни мужик привез своего брата, больного тифом. Но Базаровы сказали, что уже поздно лечить его, он уже не поправится. Три дня спустя Евгений пришел к отцу и попросил у него адский камень, чтобы прижечь рану. Он рассказал, что присутствовал при вскрытии того мужика, больного тифом, и порезался. Василий Иванович перепугался, предложил прижечь еще и железом, но Базаров ответил, что это было четыре часа назад. Если он заразился, то теперь ничем не поможешь.

Вскоре Базаров заболел. У него пропал аппетит, появился озноб, жар. Но он говорил, что это простуда. Целую ночь он провел в полузабывчивой дремоте. Отцу велел не стоять над ним, но Василий Иванович вышел в коридор и провел всю ночь перед дверью сына. Утром Базаров попытался встать, но у него закружилась голова и пошла кровь. В доме все словно почернело, и стало очень тихо. Базаров сказал Василию Ивановичу, что он заразился тифом и теперь уже вряд ли поправится. Отец перепугался, стал уверять, что это скоро пройдет, но Базаров показал ему красные пятна на теле и сказал, что ему уже ничем не поможешь. Он попросил послать за Одинцовой и сказать ей, что он умирает.

Василий Иванович вышел к жене и сообщил ей страшную весть. Приехал доктор, который подтвердил опасения Базарова, но сказал несколько слов о возможном выздоровлении. Ночь Базаров провел очень плохо. На следующий день ему немного полегчало. Василий Иванович даже обрадовался, но Базаров знал, что это только временное улучшение. Отец попросил у него исполнить его долг христианина и причаститься перед смертью, но Базаров заявил, что пусть его причащают, когда он будет в беспамятстве.

Приехала Одинцова. Василий Иванович называл ее ангелом, а Арина Власьевна упала ей в ноги и стала целовать край ее платья. Анна Сергеевна чувствовала себя неловко. Она привезла с собой доктора-немца. Он осмотрел больного и сообщил, что нет никаких шансов на выздоровление. Тогда Анна Сергеевна зашла к Базарову. Его вид произвел на нее тягостное впечатление. «Мысль, что она не то бы почувствовала, если бы точно его любила, — мгновенно сверкнула у нее в голове». Базаров сказал, что любил ее: «Это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно». Он называл ее славной, красивой, признался, что не хотел бы умирать так рано, называл себя гигантом и говорил, что теперь задача гиганта — умереть достойно. Он предположил, что Одинцова скоро забудет его, просил ее позаботиться о его родителях, так как таких людей, как они, днем с огнем не сыскать. Базаров попросил Одинцову поцеловать его: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет». Потом он уснул.

Базарову уже не суждено было проснуться. К вечеру он впал в беспамятство, а утром умер. Священник совершил над ним необходимые обряды. «Когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся и, казалось, при виде священника в облачении, дымящего кадила, свеч перед образом что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на его помертвелом лице». Когда Базаров умер, «Василием Ивановичем обуяло внезапное исступление», «Арина Власьевна, вся в слезах, повисла у него на шее, и оба они пали ниц».

Прошло шесть месяцев. В небольшой приходской церкви состоялись две свадьбы: Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой. Через две недели был прощальный ужин, посвященный Павлу Петровичу. За столом собрались все, даже Митю поместили здесь. «Всем было немножко неловко, немножко грустно и, в сущности, очень хорошо». Николай Петрович начал говорить тост, но, так как не умел произносить речей, сбивался. Он пожелал брату всего хорошего и скорейшего возвращения. Павел Петрович перецеловал всех. Когда все подняли бокалы, Катя тихо шепнула Аркадию: «В память Базарова». Аркадий крепко сжал ее руку, но не решился громко предложить этот тост.

Анна Сергеевна вышла замуж, но не по любви, а по убеждению, за одного из будущих русских деятелей. Они живут очень дружно «и доживут, пожалуй, до счастья... пожалуй, до любви». Старая княгиня умерла и была всеми забыта в этот же день. Аркадий занялся хозяйством, и ферма стала приносить немалый доход. Николай Петрович стал мировым посредником.

У Кати родился сын Коля, они с Фенечкой очень подружились и все дни проводили вместе.

Павел Петрович уехал в Дрезден и остался жить там. Он больше знается с англичанами. «Но жить ему тяжело... тяжелей, чем он сам подозревает».

Кукшина тоже попала за границу. Теперь она изучает архитектуру, по-прежнему якшается с молодыми студентами. Ситников женился на богатой наследнице. Отец все так же притесняет его, а жена называет дурачком и либералом.

На могиле Базарова растут две елочки. Часто к нему приходят два дряхлых старичка. Они поддерживают друг друга и, став на колени, долго плачут и молятся.

«Какое бы страстное, грешное, бунтующие сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами... они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной».

Жарким весенним днем, 20 мая 1859 года, на крыльцо постоялого двора выходит «барин лет сорока». Это Николай Петрович Кирсанов. Он ждет сына Аркадия, окончившего университет в Петербурге и получившего звание кандидата – а это значит, что Аркадий с отличием окончил учебу и при поступлении на службу мог получить чин 10-го класса.

Роман начинается с реплики Николая Петровича: «Что, Петр, не видать еще?» - и мы сразу ощущаем тревогу, нетерпение отца в ожидании любимого сына. Петр – слуга, человек «новейшего, усовершенствованного поколения». Он снисходительно отвечает на вопросы барина, курит трубку за его спиной. Уже в этом незначительном, казалось бы, эпизоде Иван Сергеевич Тургенев затрагивает тему конфликта поколений. Молодое поколение снисходительно относится к старикам, уверенное в своем превосходстве. Это также и намёк на те изменения, которые происходят в общественной жизни. Ведь неслучайно Тургенев действие своего романа переносит на 1859 год. Для России это было неспокойное время, характеризующееся волнением в обществе, революционными движениями, крестьянскими бунтами, экономическим кризисом. Это было время в преддверии реформ по освобождению крестьян. Все слои русского общества находились в нестабильном положении, переживали тяжелое время. Старая, дворянская эпоха сталкивается с новой, революционно-демократической. Вот в такое время мы знакомимся с Николаем Петровичем Кирсановым, который «сидит, подогнувши под себя ножки и задумчиво поглядывая вокруг», в ожидании сына. Слово «ножки» как нельзя лучше передает нам отношение Тургенева: в нем чувствуется жалость, сочувствие, симпатия к герою. Познакомимся поближе с Николаем Петовичем.

Николай Петрович Кирсанов – помещик, владелец имения в двести душ или «в две тысячи десятин земли». Ему сорок четыре года, отец Николая Петровича был боевым генералом 1812 года. Николай Петрович родился на юге России, воспитывался, как и старший брат Павел, дома до 14 лет «дешевыми гувернерами» и «развязными, но подобострастными адъютантами». Мать, Агафоклея Кузьминишна, принадлежала к числу «матушек-командирш», жила в свое удовольствие, воспитанием детей особо не занималась. Николаю Петровичу как генеральскому сыну была уготована военная судьба, но случай все изменил - в тот самый день, когда пришло известие о его определении, он сломал ногу. Да и храбростью Николай, в отличие от Павла, не отличался. «Отец махнул на него рукой и пустил по штатской. Он повез его в Петербург, как только ему минул восемнадцатый год, и поместил его в университет». Брат Павел поступил в то время на службу офицером в гвардейский полк. Братья стали жить вдвоем под надзором двоюродного дяди. После отставки отца родители приехали тоже в Петербург, но, не сумев привыкнуть к столичной жизни, рано умерли. Спустя некоторое время, когда истек срок траура, Николай Петрович женился на дочери бывшего хозяина квартиры, где жил. «Супруги жили очень хорошо и тихо» в деревне. Жизнь их напоминала идиллию: музыка, чтение, цветы, охота, уединение. Сын Аркадий тихо рос. Так незаметно минуло десять лет. Но в 47 году скончалась жена Николая Петровича. Горе его подкосило, он поседел в несколько недель, думал уехать за границу рассеяться, но революция 48 года помешала: известно, что в то время Николай I наложил строгий запрет на выезд из страны. Николай Петрович вынужден был заняться хозяйственными преобразованиями. В 55 году, как когда-то его самого, он отвез сына в Петербург, в университет, прожил с ним три зимы. И вот теперь, в 1859 году, он ждал уже возвращения Аркадия – кандидата.

В рассказе о Николае Петровиче чувствуется явная симпатия Тургенева к герою. Неслучайно в одном из писем Тургенев написал: «Николай Петрович – это я…». Для Николая Петровича главное в жизни – семья, сын. Жизнь его проходит словно в отрыве от истории страны. У него нет общественных стремлений, целей. Он вообще человек не общественный, потому и военная служба ему бы не подошла. По своей жизненной позиции он пассивен, живет по течению, тихо, мирно, ограничиваясь только интересами семьи. Но такой образ жизни не вызывает в авторе и в читателе осуждения, скорее, другие чувства: сопереживание, симпатию. Мы сопереживаем ему, когда он то и дело глядит на дорогу в ожидании сына. Мы грустим с ним, когда он вспоминает об умершей жене, не дождавшейся такого счастливого дня – возвращения сына из университета. «Сын…кандидат… Аркаша… Не дождалась!» - шепнул он уныло…»

Но вот наконец «ухо его …уловило стук приближающихся колес». Несколькими словами, скупыми деталями Тургенев дает нам почувствовать радость отца: Николай Петрович «вскочил», «устремил глаза», «закричал» и «побежал», «замахал руками». С первых же слов Аркадия мы чувствуем беззаботность, свойственную юности, задор, легкость, некоторую развязность – например, в том, как Аркадий обращается к отцу: «папаша». Николай Петрович радостно встречает сына, от полноты чувств даже робеет перед ним. От этой робости и излишняя хлопотливость. Он «словно потерялся немного, словно робел».

Аркадий приехал не один – с другом, Евгением Базаровым, студентом медицинского факультета. Сын знакомит отца с приятелем. И в том, как Николай Петрович «быстро обернулся» и «крепко стиснул» руку Базарова, видна его открытость гостю, готовность безоговорочно принять человека, которого любит и уважает сын. Николай Петрович гостеприимен. Базаров же не сразу подает ему «обнаженную красную руку». Он не так приветлив, как Николай Петрович. «Евгений Васильев», - так представляется Базаров. Он, думается, неслучайно выбирает просторечный вариант отчества Васильев, вместо Васильевич, тем самым противопоставляя себя, человека простого, Николаю Петровичу – барину, помещику. «Красная» рука – тоже немаловажная деталь, говорящая нам о том, что Базаров – человек труда. Во всем поведении Базарова, в том, как он говорит (лениво, спокойно), видна какая-то небрежность. Отвечает кратко, ведет себя несколько свысока («Тонкие губы чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку»). Вообще заметно, что Базаров немногословен, говорит только по делу, но вместе с тем речь его точна и образна: достаточно вспомнить, какой меткий эпитет дал он кучеру – «толстобородый». Внешность Евгения ничем примечательным не отличается: «Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум». Аркадий сразу предупреждает отца: «Ты с ним, пожалуйста, не церемонься. Он чудесный малый, такой простой – ты увидишь». Аркадий искренне рад возвращению домой, он взволнован, его обуревают радостные эмоции, но он словно стыдится своей «детской» радости, хочет выглядеть взрослым, ему не терпится «поскорее перевести разговор с настроения взволнованного на обыденное».

По дороге домой Аркадий узнает много нового. Отец делится с ним своими заботами о хозяйстве. Не все хорошо, оказывается, в имении. Мужики «не платят оброка», у наемных работников «настоящего старания нету», «сбрую портят», приказчика пришлось сменить и взять нового – вольного, из мещан. Есть и печальные новости: скончалась нянюшка Аркадия, Егоровна. Аркадий восторженно прерывает рассказ отца:

Какой зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь…

И вдруг сам себя обрывает на полуслове, бросив «косвенный взгляд назад». Назад – то есть на тарантас, в котором едет Базаров. Очевидно, Базарову не понравилась бы такая сентиментальность. Аркадий сдерживается перед другом, боится его осуждения. Он говорит и действует с оглядкой на Базарова. Николай Петрович отвечает: «…ты здесь родился, тебе все должно казаться здесь чем-то особенным». Но прежний восторг Аркадия сменяется прозаическим замечанием: «Ну, папаша, это все равно, где бы человек ни родился». Николай Петрович «посмотрел сбоку на сына», но ничего не ответил. Он чувствует, пока еще смутно, что в Аркадии произошли перемены.

Разговор через некоторое время возобновился. Николай Петрович, явно смущаясь, открывает сыну важное и деликатное обстоятельство. Он рассказывает об изменениях в своей жизни, о девушке… Николай Петрович переходит на французский, чтобы не поняли слуги. Он не решается даже назвать имя девушки, а Аркадий нарочито развязно спрашивает: «Фенечка?» За этой развязностью Аркадий, возможно, прячет и свое смущение, чувство неловкости. И в то же время он снисходительно улыбается отцу, не понимая, в чем отец извиняется. Аркадий чувствует в себе «тайное превосходство», осознает собственную развитость и свободу. Аркадий и Базаров – «выше всего этого» - то есть выше вопросов морали, которые мучают Николая Петровича.
Николай Петрович удивляется суждениям сына, «что-то кольнуло его в сердце». Да, Аркадий изменился, но отец деликатно и мудро смотрит на это «из-под пальцев руки».

Далее перед нами разворачивается грустный пейзаж: Николай Петрович и Аркадий проезжают через свои поля и леса (впрочем, лес пришлось продать: «деньги были нужны»). Вот что мы видим: небольшие леса, редкий и низкий кустарник, обрытые берега речки, крошечные пруды с худыми плотинами, деревеньки с низкими избенками, покривившиеся молотильные сарайчики, опустелые гумна, церкви с разоренными кладбищами, с отвалившейся штукатуркой или наклонившимися крестами. Все прилагательные раскрывают картину убогости и нищеты. А существительные с уменьшительно-ласкательными суффиксами вызывают чувство жалости. В описании жителей деревни и животных еще резче, выразительнее проступают приметы разорения: мужички встречались «обтерханные», коровы – «исхудалые», «словно обглоданные». От сурового, скорбного пейзажа «сердце Аркадия понемногу сжималось». Ведь это его родина, он не может остаться равнодушным при виде такой нищеты. Тургенев мастерски, в нескольких фразах обрисовал быт русской деревни пятидесятых годов девятнадцатого века. Читатель, как и Аркадий, невольно задается вопросом: «Нет, небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы… но как их исполнить, как приступить?»

Но Аркадий молод. Жизнь и молодость берут свое. Ведь, как ни уныла картина природы, вокруг все-таки весна. «Все кругом золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка», птицы весело пели, кричали, перебегая по кочкам. Аркадий глядел на все это, и сердце его понемногу смягчалось, тревога рассеивалась. Весна победила. Как ни печальна действительность, но трудно сопротивляться красоте, молодости, когда так хочется жить и радоваться жизни. «Он сбросил шинель и так весело, таким молоденьким мальчиком посмотрел на отца, что тот опять его обнял». Аркадий полон жизни: «что за чудный день сегодня!» Николай Петрович вспоминает строки Пушкина из «Евгения Онегина». Аркадий слушает отца с изумлением и сочувствием. Для него, очевидно, это кажется странным – слушать, как отец читает стихи. Неожиданно поэтические строки прерывает Базаров: «Аркадий! – раздался из тарантаса голос Базарова, - пришли мне спичку, нечем трубку раскурить». Из поэзии в прозу – таков резкий контраст, который провел еще одну незаметную, на первый взгляд, грань между молодым поколением и поколением отцов.

Аркадий тоже закурил – и это удивило Николая Петровича, «отроду не курившего». Но Николай Петрович - настолько мягкий, тактичный человек, что не желает обидеть сына замечанием, деликатно отворачивается. Он уже с первых страниц показывает себя исключительно интеллигентным человеком, старающимся избежать конфликтов, сгладить острые углы в отношениях.

] на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками.
Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, и учтивые телодвижения, словом, все изобличало человека новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно вдоль дороги и ответствовал: "Никак нет-с, не видать".
– Не видать? – повторил барин.
– Не видать, – вторично ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел на скамеечку. Познакомим с ним читателя, пока он сидит, подогнувши под себя ножки и задумчиво поглядывая кругом.
Зовут его Николаем Петровичем Кирсановым. У него в пятнадцати верстах от постоялого дворика хорошее имение в двести душ, или, как он выражается с тех пор, как размежевался с крестьянами и завел "ферму", – в две тысячи десятин земли. Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего чина играл довольно значительную роль. Николай Петрович родился на юге России, подобно старшему своему брату Павлу, о котором речь впереди, и воспитывался до четырнадцатилетнего возраста дома, окруженный дешевыми гувернерами, развязными, но подобострастными адъютантами и прочими полковыми и штабными личностями. Родительница его, из фамилии Колязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова, принадлежала к числу "матушек-командирш", носила пышные чепцы и шумные шелковые платья, в церкви подходила первая ко кресту, говорила громко и много, допускала детей утром к ручке, на ночь их благословляла, – словом, жила в свое удовольствие. В качестве генеральского сына Николай Петрович – хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки – должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю жизнь остался "хроменьким". Отец махнул на него рукой и пустил его по штатской. Он повез его в Петербург, как только ему минул восемнадцатый год, и поместил его в университет. Кстати, брат его о ту пору вышел офицером в гвардейский полк. Молодые люди стали жить вдвоем, на одной квартире, под отдаленным надзором двоюродного дяди с материнской стороны, Ильи Колязина, важного чиновника. Отец их вернулся к своей дивизии и к своей супруге и лишь изредка присылал сыновьям большие четвертушки серой бумаги, испещренные размашистым писарским почерком. На конце этих четвертушек красовались старательно окруженные "выкрутасами" слова: "Пиотр Кирсаноф, генерал-майор". В 1835 году Николай Петрович вышел из университета кандидатом, и в том же году генерал Кирсанов, уволенный в отставку за неудачный смотр, приехал в Петербург с женою на житье. Он нанял было дом у Таврического сада и записался в английский клуб, но внезапно умер от удара. Агафоклея Кузьминишна скоро за ним последовала: она не могла привыкнуть к глухой столичной жизни; тоска отставного существованья ее загрызла. Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского, бывшего хозяина его квартиры, миловидную и, как говорится, развитую девицу: она в журналах читала серьезные статьи в отделе "Наук". Он женился на ней, как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда по протекции отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец – в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий. Супруги жили очень хорошо и тихо: они почти никогда не расставались, читали вместе, играли в четыре руки на фортепьяно, пели дуэты; она сажала цветы и наблюдала за птичьим двором, он изредка ездил на охоту и занимался хозяйством, а Аркадий рос да рос – тоже хорошо и тихо. Десять лет прошло как сон. В 47-м году жена Кирсанова скончалась. Он едва вынес этот удар, поседел в несколько недель; собрался было за границу, чтобы хотя немного рассеяться... но тут настал 48-й год. Он поневоле вернулся в деревню и после довольно продолжительного бездействия занялся хозяйственными преобразованиями. В 55-м году он повез сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия. На последнюю зиму он приехать не мог, – и вот мы видим его в мае месяце 1859 года, уже совсем седого, пухленького и немного сгорбленного: он ждет сына, получившего, как некогда он сам, звание кандидата.
Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не желая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку. Николай Петрович поник головой и начал глядеть на ветхие ступеньки крылечка: крупный пестрый цыпленок степенно расхаживал по ним, крепко стуча своими большими желтыми ногами; запачканная кошка недружелюбно посматривала на него, жеманно прикорнув на перила. Солнце пекло; из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба. Замечтался наш Николай Петрович. "Сын... кандидат... Аркаша..." – беспрестанно вертелось у него в голове; он пытался думать о чем-нибудь другом, и опять возвращались те же мысли. Вспомнилась ему покойница-жена... "Не дождалась!" – шепнул он уныло... Толстый сизый голубь прилетел на дорогу и поспешно отправился пить в лужицу возле колодца. Николай Петрович стал глядеть на него, а ухо его уже ловило стук приближающихся колес...
– Никак они едут-с, – доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица...
– Аркаша! Аркаша! – закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками... Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.

– Дай же отряхнуться, папаша, – говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, – я тебя всего запачкаю.
– Ничего, ничего, – твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. – Покажи-ка себя, покажи-ка, – прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: "Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее".
Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел. Аркадий остановил его.
– Папаша, – сказал он, – позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.
Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал.
– Душевно рад, – начал он, – и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь... позвольте узнать ваше имя и отчество?
– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
– Надеюсь, любезнейший Евгений Васильич, что вы не соскучитесь у нас, – продолжал Николай Петрович.
Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку. Его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.
– Так как же, Аркадий, – заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, – сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?
– Дома отдохнем, папаша; вели закладывать.
– Сейчас, сейчас, – подхватил отец. – Эй, Петр, слышишь? Распорядись, братец, поживее.
Петр, который в качестве усовершенствованного слуги не подошел к ручке барича, а только издали поклонился ему, снова скрылся под воротами.
– Я здесь с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка, – хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора, а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему лошадей, – только коляска двухместная, и вот я не знаю, как твой приятель...
– Он в тарантасе поедет, – перебил вполголоса Аркадий. – Ты с ним, пожалуйста, не церемонься. Он чудесный малый, такой простой – ты увидишь.
Кучер Николая Петровича вывел лошадей.
– Ну, поворачивайся, толстобородый! – обратился Базаров к ямщику.
– Слышь, Митюха, – подхватил другой тут же стоявший ямщик с руками, засунутыми в задние прорехи тулупа, – барин-то тебя как прозвал? Толстобородый и есть.
Митюха только шапкой тряхнул и потащил вожжи с потной коренной.
– Живей, живей, ребята, подсобляйте, – воскликнул Николай Петрович, – на водку будет!
В несколько минут лошади были заложены; отец с сыном поместились в коляске; Петр взобрался на козлы; Базаров вскочил в тарантас, уткнулся головой в кожаную подушку – и оба экипажа покатили.

– Так вот как, наконец ты кандидат и домой приехал, – говорил Николай Петрович, потрогивая Аркадия то по плечу, то по колену. – Наконец!
– А что дядя? здоров? – спросил Аркадий, которому, несмотря на искреннюю, почти детскую радость, его наполнявшую, хотелось поскорее перевести разговор с настроения взволнованного на обыденное.
– Здоров. Он хотел было выехать со мной к тебе навстречу, да почему-то раздумал.
– А ты долго меня ждал? – спросил Аркадий.
– Да часов около пяти.
– Добрый папаша!
Аркадий живо повернулся к отцу и звонко поцеловал его в щеку. Николай Петрович тихонько засмеялся.
– Какую я тебе славную лошадь приготовил! – начал он, – ты увидишь. И комната твоя оклеена обоями.
– А для Базарова комната есть?
– Найдется и для него.
– Пожалуйста, папаша, приласкай его. Я не могу тебе выразить, до какой степени я дорожу его дружбой.
– Ты недавно с ним познакомился?
– Недавно.
– То-то прошлою зимой я его не видал. Он чем занимается?
– Главный предмет его – естественные науки. Да он все знает. Он в будущем году хочет держать на доктора.
– А! он по медицинскому факультету, – заметил Николай Петрович и помолчал. – Петр, – прибавил он и протянул руку, – это никак наши мужики едут?
Петр глянул в сторону, куда указывал барин. Несколько телег, запряженных разнузданными лошадьми, шибко катились по узкому проселку. В каждой телеге сидело по одному, много по два мужика в тулупах нараспашку.
– Точно так-с, – промолвил Петр.
– Куда это они едут, в город, что ли?
– Полагать надо, что в город. В кабак, – прибавил он презрительно и слегка наклонился к кучеру, как бы ссылаясь на него. Но тот даже не пошевельнулся: это был человек старого закала, не разделявший новейших воззрений.
– Хлопоты у меня большие с мужиками в нынешнем году, – продолжал Николай Петрович, обращаясь к сыну. – Не платят оброка. Что ты будешь делать?
– А своими наемными работниками ты доволен?
– Да, – процедил сквозь зубы Николай Петрович. – Подбивают их, вот что беда; ну, и настоящего старания все еще нету. Сбрую портят. Пахали, впрочем, ничего. Перемелется – мука будет. Да разве тебя теперь хозяйство занимает?
– Тени нет у вас, вот что горе, – заметил Аркадий, не отвечая на последний вопрос.
– Я с северной стороны над балконом большую маркизу приделал, – промолвил Николай Петрович, – теперь и обедать можно на воздухе.
– Что-то на дачу больно похоже будет... а впрочем, это все пустяки. Какой зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь...
Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк.
– Конечно, – заметил Николай Петрович, – ты здесь родился, тебе все должно казаться здесь чем-то особенным...
– Ну, папаша, это все равно, где бы человек ни родился.
– Однако...
– Нет, это совершенно все равно.
Николай Петрович посмотрел сбоку на сына, и коляска проехала с полверсты, прежде чем разговор возобновился между ними.
– Не помню, писал ли я тебе, – начал Николай Петрович, – твоя бывшая нянюшка, Егоровна, скончалась.
– Неужели? Бедная старуха! А Прокофьич жив?
– Жив и нисколько не изменился. Все так же брюзжит. Вообще ты больших перемен в Марьине не найдешь.
– Приказчик у тебя все тот же?
– Вот разве что приказчика я сменил. Я решился не держать больше у себя вольноотпущенных, бывших дворовых, или по крайней мере, не поручать им никаких должностей, где есть ответственность. (Аркадий указал глазами на Петра.) Il est libre, en effet, {Он в самом деле вольный (франц.).} – заметил вполголоса Николай Петрович, – но ведь он – камердинер. Теперь у меня приказчик из мещан: кажется, дельный малый. Я ему назначил двести пятьдесят рублей в год. Впрочем, – прибавил Николай Петрович, потирая лоб и брови рукою, что у него всегда служило признаком внутреннего смущения, – я тебе сейчас сказал, что ты не найдешь перемен в Марьине... Это не совсем справедливо. Я считаю своим долгом предварить тебя, хотя...
Он запнулся на мгновенье и продолжал уже по-французски.
– Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну. Впрочем, ты, конечно, будешь вправе осудить меня. В мои лета... Словом, эта... эта девушка, про которую ты, вероятно, уже слышал...
– Фенечка? – развязно спросил Аркадий.
Николай Петрович покраснел.
– Не называй ее, пожалуйста, громко... Ну, да... она теперь живет у меня. Я ее поместил в доме... там были две небольшие комнатки. Впрочем, это все можно переменить.
– Помилуй, папаша, зачем?
– Твой приятель у нас гостить будет... неловко...
– Насчет Базарова ты, пожалуйста, не беспокойся. Он выше всего этого.
– Ну, ты, наконец, – проговорил Николай Петрович. – Флигелек-то плох – вот беда.
– Помилуй, папаша, – подхватил Аркадий, – ты как будто извиняешься; как тебе не совестно.
– Конечно, мне должно быть совестно, – отвечал Николай Петрович, все более и более краснея.
– Полно, папаша, полно, сделай одолжение! – Аркадий ласково улыбнулся. "В чем извиняется!" – подумал он про себя, и чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его душу. – Перестань, пожалуйста, – повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы.
Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки, которою он продолжал тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце... Но он тут же обвинил себя.
– Вот это уж наши поля пошли, – проговорил он после долгого молчания.
– А это впереди, кажется, наш лес? – спросил Аркадий.
– Да, наш. Только я его продал. В нынешнем году его сводить будут.
– Зачем ты его продал?
– Деньги были нужны; притом же эта земля отходит к мужикам.
– Которые тебе оброка не платят?
– Это уж их дело, а впрочем, будут же они когда-нибудь платить.
– Жаль леса, – заметил Аркадий и стал глядеть кругом.
Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными. Поля, все поля, тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса, и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное изображение на старинных планах екатерининского времени. Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами. Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей – и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами... "Нет, – подумал Аркадий, – небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы... но как их исполнить, как приступить?.."
Так размышлял Аркадий... а пока он размышлял, весна брала свое. Все кругом золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка, все – деревья, кусты и травы; повсюду нескончаемыми звонкими струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени еще низких яровых хлебов, гуляли грачи; они пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались их головы в дымчатых ее волнах. Аркадий глядел, глядел, и, понемногу ослабевая, исчезали его размышления... Он сбросил с себя шинель и так весело, таким молоденьким мальчиком посмотрел на отца, что тот опять его обнял.
– Теперь уж недалеко, – заметил Николай Петрович, – вот стоит только на эту горку подняться, и дом будет виден. Мы заживем с тобой на славу, Аркаша; ты мне помогать будешь по хозяйству, если только это тебе не наскучит. Нам надобно теперь тесно сойтись друг с другом, узнать друг друга хорошенько, не правда ли?
– Конечно, – промолвил Аркадий, – но что за чудный день сегодня!
– Для твоего приезда, душа моя. Да, весна в полном блеске. А впрочем, я согласен с Пушкиным – помнишь, в Евгении Онегине:

Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна, пора любви!
Какое...

– Аркадий! – раздался из тарантаса голос Базарова, – пришли мне спичку, нечем трубку раскурить.
Николай Петрович умолк, а Аркадий, который начал было слушать его не без некоторого изумления, но и не без сочувствия, поспешил достать из кармана серебряную коробочку со спичками и послал ее Базарову с Петром.
– Хочешь сигарку? – закричал опять Базаров.
– Давай, – отвечал Аркадий.
Петр вернулся к коляске и вручил ему вместе с коробочкой толстую черную сигарку, которую Аркадий немедленно закурил, распространяя вокруг себя такой крепкий и кислый запах заматерелого табаку, что Николай Петрович, отроду не куривший, поневоле, хотя незаметно, чтобы не обидеть сына, отворачивал нос.
Четверть часа спустя оба экипажа остановились перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного серою краской и покрытого железною красною крышей. Это и было Марьино, Новая слободка тож, или, по крестьянскому наименованью, Бобылий хутор.

Толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ; показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней вышел из дому молодой парень, очень похожий на Петра, одетый в серую ливрейную куртку с белыми гербовыми пуговицами, слуга Павла Петровича Кирсанова. Он молча отворил дверцу коляски и отстегнул фартук тарантаса. Николай Петрович с сыном и с Базаровым отправились через темную и почти пустую залу, из-за двери которой мелькнуло молодое женское лицо, в гостиную, убранную уже в новейшем вкусе.
– Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами. – Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.
– Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.
– Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами. – Вот кстати и Прокофьич.
Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.
– Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец... Что? как ты его находишь?
– В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови. – На стол накрывать прикажете? – проговорил он внушительно.
– Да, да, пожалуйста. Но не пройдете ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?
– Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одёженку, – прибавил он, снимая с себя свой балахон.
– Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую "одёженку" и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на минутку?
– Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.
Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское "shake hands" {рукопожатие (англ.).}, он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щек, и проговорил: "Добро пожаловать".
Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман.
– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?
– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного. Зато мы теперь голодны, как волки. Поторопи Прокофьича, папаша, а я сейчас вернусь.
– Постой, я с тобой пойду, – воскликнул Базаров, внезапно порываясь с дивана. Оба молодые человека вышли.
– Кто сей? – спросил Павел Петрович.
– Приятель Аркаши, очень, по его словам, умный человек.
– Он у нас гостить будет?
– Да.
– Этот волосатый?
– Ну да.
Павел Петрович постучал ногтями по столу.
– Я нахожу, что Аркадий s"est degourdi {стал развязнее (франц.).}, – заметил он. – Я рад его возвращению.
За ужином разговаривали мало. Особенно Базаров почти ничего не говорил, но ел много. Николай Петрович рассказывал разные случаи из своей, как он выражался фермерской жизни, толковал о предстоящих правительственных мерах, о комитетах, о депутатах, о необходимости заводить машины и т.д. Павел Петрович медленно похаживал взад и вперед по столовой (он никогда не ужинал), изредка отхлебывая из рюмки, наполненной красным вином, и еще реже произнося какое-нибудь замечание или скорее восклицание, вроде "а! эге! гм!". Аркадий сообщил несколько петербургских новостей, но он ощущал небольшую неловкость, ту неловкость, которая обыкновенно овладевает молодым человеком, когда он только что перестал быть ребенком и возвратился в место, где привыкли видеть и считать его ребенком. Он без нужды растягивал свою речь, избегал слова "папаша" и даже раз заменил его словом "отец", произнесенным, правда, сквозь зубы; с излишнею развязностью налил себе в стакан гораздо больше вина, чем самому хотелось, и выпил все вино. Прокофьич не спускал с него глаз и только губами пожевывал. После ужина все тотчас разошлись.
– А чудаковат у тебя дядя, – говорил Аркадию Базаров, сидя в халате возле его постели и насасывая короткую трубочку. – Щегольство какое в деревне, подумаешь! Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!
– Да ведь ты не знаешь, – ответил Аркадий, – ведь он львом был в свое время. Я когда-нибудь расскажу тебе его историю. Ведь он красавцем был, голову кружил женщинам.
– Да, вот что! По старой, значит, памяти. Пленять-то здесь, жаль, некого. Я все смотрел: этакие у него удивительные воротнички, точно каменные, и подбородок так аккуратно выбрит. Аркадий Николаич, ведь это смешно?
– Пожалуй; только он, право, хороший человек.
– Архаическое явление! А отец у тебя славный малый. Стихи он напрасно читает и в хозяйстве вряд ли смыслит, но он добряк.
– Отец у меня золотой человек.
– Заметил ли ты, что он робеет?
Аркадий качнул головою, как будто он сам не робел.
– Удивительное дело, – продолжал Базаров, – эти старенькие романтики! Разовьют в себе нервную систему до раздражения... ну, равновесие и нарушено. Однако прощай! В моей комнате английский рукомойник, а дверь не запирается. Все-таки это поощрять надо – английские рукомойники, то есть прогресс!
Базаров ушел, а Аркадием овладело радостное чувство. Сладко засыпать в родимом доме, на знакомой постеле, под одеялом, над которым трудились любимые руки, быть может руки нянюшки, те ласковые, добрые и неутомимые руки. Аркадий вспомнил Егоровну, и вздохнул, и пожелал ей царствия небесного... О себе он не молился.
И он и Базаров заснули скоро, но другие лица в доме долго еще не спали. Возвращение сына взволновало Николая Петровича. Он лег в постель, но не загасил свечки и, подперши рукою голову, думал долгие думы. Брат его сидел далеко за полночь в своем кабинете, на широком гамбсовом кресле, перед камином, в котором слабо тлел каменный уголь. Павел Петрович не разделся, только китайские красные туфли без задков сменили на его ногах лаковые полусапожки. Он держал в руках последний нумер Galignani, но он не читал; он глядел пристально в камин, где, то замирая, то вспыхивая, вздрагивало голубоватое пламя... Бог знает, где бродили его мысли, но не в одном только прошедшем бродили они: выражение его лица было сосредоточенно и угрюмо, чего не бывает, когда человек занят одними воспоминаниями. А в маленькой задней комнатке, на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке и с наброшенным белым платком на темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то посматривала на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.

На другое утро Базаров раньше всех проснулся и вышел из дома. "Эге! – подумал он, посмотрев кругом, – местечко-то неказисто". Когда Николай Петрович размежевался с своими крестьянами, ему пришлось отвести под новую усадьбу десятины четыре совершенно ровного и голого поля. Он построил дом, службы и ферму, разбил сад, выкопал пруд и два колодца; но молодые деревца плохо принимались, в пруде воды набралось очень мало, и колодцы оказались солонковатого вкуса. Одна только беседка из сирени и акаций порядочно разрослась; в ней иногда пили чай и обедали. Базаров в несколько минут обегал все дорожки сада, зашел на скотный двор, на конюшню, отыскал двух дворовых мальчишек, с которыми тотчас свел знакомство, и отправился с ними в небольшое болотце, с версту от усадьбы, за лягушками.
– На что тебе лягушки, барин? – спросил его один из мальчиков.
– А вот на что, – отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, – я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
– Да на что тебе это?
– А чтобы не ошибиться, если ты занеможешь и мне тебя лечить придется.
– Разве ты дохтур?
– Да.
– Васька, слышь, барин говорит, что мы с тобой те же лягушки. Чудно!
– Я их боюсь, лягушек-то, – заметил Васька, мальчик лет семи, с белою, как лен, головою, в сером казакине с стоячим воротником и босой.
– Чего бояться? разве они кусаются?
– Ну, полезайте в воду, философы, – промолвил Базаров.
Между тем Николай Петрович тоже проснулся и отправился к Аркадию, которого застал одетым. Отец и сын вышли на террасу, под навес маркизы; возле перил, на столе, между большими букетами сирени, уже кипел самовар. Явилась девочка, та самая, которая накануне первая встретила приезжих на крыльце, и тонким голосом проговорила:
– Федосья Николаевна не совсем здоровы, прийти не могут; приказали вас спросить, вам самим угодно разлить чай или прислать Дуняшу?
– Я сам разолью, сам, – поспешно подхватил Николай Петрович. – Ты, Аркадий, с чем пьешь чай, со сливками или с лимоном?
– Со сливками, – отвечал Аркадий и, помолчав немного, вопросительно произнес: – Папаша?
Николай Петрович с замешательством посмотрел на сына.
– Что? – промолвил он.
Аркадий опустил глаза.
– Извини, папаша, если мой вопрос тебе покажется неуместным, – начал он, – но ты сам, вчерашнею своею откровенностью, меня вызываешь на откровенность... ты не рассердишься?..
– Говори.
– Ты мне даешь смелость спросить тебя... Не оттого ли Фен... не оттого ли она не приходит сюда чай разливать, что я здесь?
Николай Петрович слегка отвернулся.
– Может быть, – проговорил он наконец, – она предполагает... она стыдится...
Аркадий быстро вскинул глазами на отца.
– Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых – захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Голос Аркадия дрожал сначала: он чувствовал себя великодушным, однако в то же время понимал, что читает нечто вроде наставления своему отцу; но звук собственных речей сильно действует на человека, и Аркадий произнес последние слова твердо, даже с эффектом.
– Спасибо, Аркаша, – глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. – Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка не стоила... Это не легкомысленная прихоть. Мне неловко говорить с тобой об этом; но ты понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при тебе, особенно в первый день твоего приезда.
– В таком случае я сам пойду к ней, – воскликнул Аркадий с новым приливом великодушных чувств и вскочил со стула. – Я ей растолкую, что ей нечего меня стыдиться.
Николай Петрович тоже встал.
– Аркадий, – начал он, – сделай одолжение... как же можно... там... Я тебя не предварил...
Но Аркадий уже не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось... Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он, что едва ли не большее бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости – сказать трудно; все эти чувства были в нем, но в виде ощущений – и то неясных; а с лица не сходила краска, и сердце билось.
Послышались торопливые шаги, и Аркадий вошел на террасу.
– Мы познакомились, отец! – воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. – Федосья Николаевна точно сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
Николай Петрович хотел что-то вымолвить, хотел подняться и раскрыть объятия... Аркадий бросился ему на шею.
– Что это? опять обнимаетесь? – раздался сзади их голос Павла Петровича.
Отец и сын одинаково обрадовались появлению его в эту минуту; бывают положения трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти.
– Чему ж ты удивляешься? – весело заговорил Николай Петрович. – В кои-то веки дождался я Аркаши... Я со вчерашнего дня и насмотреться на него не успел.
– Я вовсе не удивляюсь, – заметил Павел Петрович, – я даже сам не прочь с ним обняться.
Аркадий подошел к дяде и снова почувствовал на щеках своих прикосновение его душистых усов. Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упиралась в выбритый подбородок.
– Где же новый твой приятель? – спросил он Аркадия.
– Его дома нет; он обыкновенно встает рано и отправляется куда-нибудь. Главное, не надо обращать на него внимания: он церемоний не любит.
– Да, это заметно. – Павел Петрович начал, не торопясь, намазывать масло на хлеб. – Долго он у нас прогостит?
– Как придется. Он заехал сюда по дороге к отцу.
– А отец его где живет?
– В нашей же губернии, верст восемьдесят отсюда. У него там небольшое именьице. Он был прежде полковым доктором.
– Тэ-тэ-тэ-тэ... То-то я все себя спрашивал: где слышал я эту фамилию: Базаров?.. Николай, помнится, в батюшкиной дивизии был лекарь Базаров?
– Кажется, был.
– Точно, точно. Так этот лекарь его отец. Гм! – Павел Петрович повел усами. – Ну, а сам господин Базаров, собственно, что такое? – спросил он с расстановкой.
– Что такое Базаров? – Аркадий усмехнулся. – Хотите, дядюшка, я вам скажу, что он собственно такое?
– Сделай одолжение, племянничек.
– Он нигилист.
– Как? – спросил Николай Петрович, а Павел Петрович поднял на воздух нож с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен.
– Он нигилист, – повторил Аркадий.
– Нигилист, – проговорил Николай Петрович. – Это от латинского nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает человека, который... который ничего не признает?
– Скажи: который ничего не уважает, – подхватил Павел Петрович и снова принялся за масло.
– Который ко всему относится с критической точки зрения, – заметил Аркадий.
– А это не все равно? – спросил Павел Петрович.
– Нет, не все равно. Нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
– И что ж, это хорошо? – перебил Павел Петрович.
– Смотря как кому, дядюшка. Иному от этого хорошо, а иному очень дурно.
– Вот как. Ну, это, я вижу, не по нашей части. Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принсипов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил "прынцип", налегая на первый слог), без принсипов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя. Vous avez change tout cela {Вы все это изменили (франц.).}, дай вам Бог здоровья и генеральский чин, а мы только любоваться вами будем, господа... как бишь?
– Нигилисты, – отчетливо проговорил Аркадий.
– Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста, брат, Николай Петрович, мне пора пить мой какао.
Николай Петрович позвонил и закричал: "Дуняша!" Но вместо Дуняши на террасу вышла сама Фенечка. Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, с красными, детски пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное ситцевое платье; голубая новая косынка легко лежала на ее круглых плечах. Она несла большую чашку какао и, поставив ее перед Павлом Петровичем, вся застыдилась: горячая кровь разлилась алою волной под тонкою кожицей ее миловидного лица. Она опустила глаза и остановилась у стола, слегка опираясь на самые кончики пальцев. Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она как будто чувствовала, что имела право прийти.
Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился.
– Здравствуй, Фенечка, – проговорил он сквозь зубы.
– Здравствуйте-с, – ответила она негромким, но звучным голосом и, глянув искоса на Аркадия, который дружелюбно ей улыбался, тихонько вышла. Она ходила немножко вразвалку, но и это к ней пристало.
На террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание. Павел Петрович похлебывал свой какао и вдруг поднял голову.
– Вот и господин нигилист к нам жалует, – промолвил он вполголоса.
Действительно, по саду, шагая через клумбы, шел Базаров. Его полотняное пальто и панталоны были запачканы в грязи; цепкое болотное растение обвивало тулью его старой круглой шляпы; в правой руке он держал небольшой мешок; в мешке шевелилось что-то живое. Он быстро приблизился к террасе и, качнув головою, промолвил:
– Здравствуйте, господа; извините, что опоздал к чаю, сейчас вернусь; надо вот этих пленниц к месту пристроить.
– Что это у вас, пиявки? – спросил Павел Петрович.
– Нет, лягушки.
– Вы их едите или разводите?
– Для опытов, – равнодушно проговорил Базаров и ушел в дом.
– Это он их резать станет, – заметил Павел Петрович, – в принсипы не верит, а в лягушек верит.
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома "либоширничает" и от рук отбился. "Такой уж он Езоп, – сказал он между прочим, – всюду протестовал себя дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет".

Даже самые впечатляющие книги со временем невольно могут выцвести в вашей памяти, время спешит вычеркнуть из нее незначительные эпизоды. Однако учитель по литературе проверяет именно знание деталей, так он может убедиться в том, что произведение действительно изучено, прочитано и проанализировано (анализ книги , кстати). Именно поэтому мы предлагаем краткий пересказ романа Тургенева «Отцы и дети» по главам. Так вы точно ничего не упустите.

Читатель переносится в 1859 год и видит помещика Николая Петровича Кирсанова. Автор описывает его судьбу: герой рос в семье богатого генерала, а после окончания Петербургского университета женился на любимой женщине. Но после ее кончины дворянин, проживая в деревне, один воспитывал первенца.

Когда мальчик зачислился в университет, они с отцом пребывали в столице, и старший Кирсанов не упускал возможности быть ближе к сыну, поэтому всегда старался знакомиться с товарищами Аркадия.

Автор плавно переходит к завязке, описывая настоящее: сейчас Николай Петрович – 44-летний дворянин, который занимается хозяйством «на новый лад». У него ничего не выходит в этом деле, но он не опускает руки, ведь ждет в помощь молодого сына. Старик в нетерпении бродит по постоялому двору и выглядывает экипаж.

II глава

Наконец, долгожданный гость прибывает, но не один: с ним приятель. Тургенев так говорит о :

в длинном балахоне с кистями… обнаженная красная рука… висячие бакенбарды… лицо выражало самоуверенность и ум.

Сам Аркаша – розовощекий юноша, который очень стесняется проявить радость от встречи с папашей. Перед суровым и молчаливым другом герой явно стыдится своих эмоций.

III глава

Все трое направляются в Марьино – усадьбу Кирсановых. Аркадий в разговоре с отцом упоминает еще одну характеристику Базарова:

Я не могу тебе выразить, до какой степени я дорожу его дружбой… Главный предмет его – естественные науки. Да он все знает.

Из этого разговора мы узнаем, что Базаров – будущий доктор, естествоиспытатель, а Аркадий пытается походить на своего приятеля, уж очень сильно им восхищаясь. Он даже пытается скрыть собственную радость, связанную с возвращением домой, так как его товарищ не слишком любит выражать эмоции.

Столкновение духовного и материального, а точнее, поэзии и медицины происходит уже в третьей главе: Николай Петрович читает наизусть строки Пушкина, что, несомненно, говорит о его тонкой натуре, а Базаров просто прерывает его. Грубость гостя объяснится его мировоззрением. Герой считает чтение пушкинских стихов абсолютно неуместным и ненужным.

IV глава

Дома их приветствует дядя Аркадия – , пожилой, но очень ухоженный и наряженный мужчина. Он «вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями», но побрезговал пожать красную ручищу гостя. Свою прекрасную кисть он немедленно прячет с карман.

Так зарождается конфликт: мужчины с первого взгляда не понравились друг другу.

V глава

Спозаранку Евгений уходит на болото вместе с крестьянскими ребятишками. Ему срочно понадобились лягушки в качестве подопытного материала.

Аркадий замечает обитательницу флигеля – Фенечку, крепостную девушку. Оказывается, у нее есть сын от барина. Герой рад появлению брата, но недоумевает, зачем отец замалчивал такое счастье.

Аркадий просвещает родственников за столом, объясняя этические и моральные принципы друга. Он – нигилист, который берет на себя смелость отрицать авторитеты, традиционные ценности и общепринятый уклад вещей.

Гость возвращается с болотным уловом.

VI глава

Несбывшееся рукопожатие Павла Петровича и Базарова в шестой главе перерастает во взаимную антипатию героев. Евгений объявляет о своей нелюбви к отечественным ученым авторитетам, а его пожилой собеседник раздражается. Он привык к манерам придворного салона, а обхождение молодого выскочки для него оскорбительно. Особенно ему не нравился грубый и нахальный голос оратора.

В разгар полемики Базаров обнажает свою истину:

Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта.

Почувствовав напряжение, Аркадий пытается отвлечь присутствующих рассказом о судьбе его дяди. Так он хочет предотвратить высмеивание родственника, ведь знает о желчном характере и остром языке товарища.

VII глава

Павел Петрович был блестящим офицером, звездой балов и вечеров, желанным гостем всех избранных людей. Но он имел несчастье влюбиться в княгиню Р. , вышел в отставку и всюду следовал за нею много лет. Когда же княгиня Р. умерла, Павел Петрович поселился у своего брата в Марьино.

Душевная история совсем не трогает главного героя, он видит в этом поступке слабость.

Он считает, что «человек, который всю жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился… — не мужчина».

Подтверждая свое мировоззрение нигилиста, он называет весь этот романтизм чушью, которая бесполезна для общества, в отличие медицины.

VIII глава

Павел Петрович навещает Фенечку, хотя обычно не удостаивает ее такой чести. После описания комнаты автор раскрывает цель прихода Кирсанова: он пожелал взглянуть на семимесячного Митю.

В этой же главе мы окунаемся в прошлое и узнаем тайну сближения Николая Петровича и Фенечки – дочери его экономки. Три года назад мужчина решил проявить жалость и забрал к себе двух бедных приживалок, мать и дочь. Не так давно старушка умерла, а мягкая и робкая девушка стала жить с барином в незаконном браке.

IX глава

Базаров умело обращается с младенцем Фенечки, говоря с ней о здоровье Мити. Он готов оказать все необходимые услуги, если ребенку понадобится врач.

Однако Базаров в своем репертуаре: услышав игру Николая Кирсанова на виолончели, Евгений лишь осуждает его. Аркадий недоволен этой реакцией.

X глава

За две недели пребывания Базарова в имении Кирсановых, Павел Петрович еще больше возненавидел Евгения, а Николай Петрович часто заслушивался его речами, смотрел на интересные опыты, но, конечно, побаивался странного гостя.

Евгений снова возмущается в ответ на чтение стихов Пушкина Николаем Петровичем, без стеснения величает хозяина дома «отставным человеком». Тогда Павел Петрович, заступаясь за брата, вновь сталкивается с Базаровым в разгоряченной словесной баталии. Базаров говорит, что «отрицание – полезнее всего», но не встречает поддержки со стороны Кирсановых.

А Николай Петрович, припоминая свое недопонимание с матерью, начинает сопоставлять эту ситуацию со своим сыном Аркадием.

XI глава

Николай Петрович ностальгирует: вспоминает супругу, невольно сравнивает ее с Фенечкой, но понимает, что умершая жена была гораздо лучше. Его мысли приобретают все более сентиментальные нотки, и он страдает от осознания того, что молодые люди осудили бы его за мягкотелость и чувствительность.

Базаров предлагает своему приятелю Аркадию поездку в город: там обитает старый товарищ Евгения.

XII глава

Как было предложено Базаровым в предыдущей главе, они с Аркадием отправились на встречу с учеником Евгения. Отдельные строки посвящены описанию города, где они, наконец, встречаются с суетливым человеком – Ситниковым, считавшим себя последователем Базарова. Так же герои знакомятся с чиновником из Петербурга Колязиным и губернатором, чему поспособствовали связи отца Аркадия.

Ситников приглашает прибывших героев к Кукшиной. Сам он ее называет эмансипированной, передовой женщиной.

XIII глава

Вместе с героями читатель знакомится с Кукшиной, как с карикатурным образом женщины, которая считает себя образованной и прогрессивной. Впрочем, во время беседы девушку не особо увлекают ответы ее гостей, она лишь ведет бессмысленные разговоры, что объясняет некий дискомфорт Аркадия и Базарова в ее обществе.

Впервые за произведение прозвучит немаловажное имя – Анны Сергеевны Одинцовой, которая впоследствии сыграет значительную роль в жизни главного героя.

XIV глава

Благодаря связям отца Аркадий вместе со своим товарищем приезжают на бал у губернатора, где сын Николая Петровича знакомится с . Эта милая, молодая, богатая помещица узнает от своего собеседника о его друге. Девушка заинтригована и просит обоих молодых людей пожаловать к ней в гости.

Базаров впечатлен Анной Сергеевной.

Он говорил, что «у нее такие плечи, каких я не видывал давно».

Так, он решает, что поездка к ней – хорошая затея, и мужчины намереваются нанести визит, не заставляя себя ждать.

XV глава

Аркадий с Базаровым направляются к ней на встречу, тогда-то девушка производит еще большее впечатление на Евгения.

Читателю раскрывается история обогащения и вдовства Анны Сергеевны: после получения ею образования в Петербурге, ее разорившийся отец умирает, и она от безысходности принимает предложение Одинцова – богатого пожилого помещика. Однако ее муж умирает через шесть лет, и Анна Сергеевна остается с его состоянием.

Частая тема в беседе Анны и Евгения – наука. Герои быстро сближаются, им интересно общаться. По окончанию встречи Анна Одинцова пригласила героев к себе в усадьбу.

XVI глава

Одинцова знакомит мужчин со своей сестрой Катей.

Базаров поучает окружение, заявляя, что все люди одинаково устроены, органы идентичны, как и то, что человек гордо именует внутренним миром. Все нравственные болезни исходят от общества и его заблуждений, поэтому достаточно исправить его, чтобы никаких недугов больше не было.

Автор описывает Одинцову. Это опустошённый и равнодушный ко всему человек. Она думала, что хотела всего, но, на самом деле, ничего не хотела. У нее не было предрассудков, но и как таковых привязанностей тоже не было.

XVII глава

В имении Одинцовой (Никольском) друзья пробыли около пятнадцати дней. Базаров считал любовь глупостью, а «рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни». Однако он с негодованием отметил, что сам попадается в силки Анны. Слишком уж хорошо ему было наедине с этой дамой. Впрочем, Аркадий нашел свой идеал в Катерине.

В этой же главе Базаров встречает управляющего своего отца. Тот передает ему, что родители Евгения взволнованы его задержкой и заждались сына.

XVIII глава

К восемнадцатой главе прежнего Евгения можно не узнать: отрицающий всякий романтизм или признающий любовь чушью Базаров осознает возникшие чувства к Анне Одинцовой.

Мужчина объясняется с женщиной, но она отвергает его. Ей дороже покой одинокой жизни. Евгений в унынии отправляется в родительское имение.

XIX глава

Герои покидают Одинцову, чтобы навестить своих родителей. Перемены в Евгении замечает не только читатель, но и приятель Аркадий: уж больно друг стал загружен.

Проводив гостей, Анна Сергеевна все-таки надеется, что в ближайшем времени беседа с Базаровым вновь состоится, хоть и расстались они весьма холодно.

XX глава

Друзья приезжают к родителям Евгения. Тургенев описывает восторг родителей персонажа, связанный с долгожданным прибытием сына, хоть они и тщились быть немного сдержаннее, прекрасно зная о мировоззрении Евгения.

Базаров не видел родителей три года, и, несмотря на это, не спешит уделить отцу и часа беседы. Он сетует на усталость с дороги, отправляется на ночлег, но не смыкает глаз.

XXI глава

Не прошло и недели, как Евгений решает уехать. В лоне семьи Базаров думает, что все отвлекает его, и, хоть Аркадий старается донести другу, как это неправильно, Евгений стоит на своем.

Нам представлены мрачные мысли главного героя:

Сам себя не сломал, так и бабенка меня не сломает.

Конечно, родители героя абсолютно не обрадовались решению сына уехать так скоро. Они горевали, еле осмеливаясь обнаружить досаду.

XXII глава

Герои приезжают обратно в Марьино, где им рады.

Однако Аркадию не так просто усидеть на месте. Через некоторое время он вновь уезжает в город, не сумев миновать Никольское, где его прекрасно приняли Анна и ее сестра. Тем временем Евгений с головой уходит в медицину, пытаясь излечиться от любовного пыла.

XXIII глава

Базаров осознает, куда и зачем все-таки едет Аркадий, и усмехается над его отговорками. Но сам Евгений предпочитает удариться в работу.

Единственный человек в имении Кирсановых, к кому у Базарова осталось положительное отношение, — это Фенечка. Она видела в нем простого человека, поэтому не стеснялась его так, как господ. Даже при Николае Петровиче ей не было так спокойно и вольно. Доктор всегда рад был поговорить о ее малыше.

Как-то раз Базаров поцеловал девушку, но эту сцену случайно застал Павел Петрович.

XXIV глава

Тогда старик идет на отчаянный шаг: вызывает молодого гостя на поединок. Истинного мотива он не сообщает, однако оскорбляет Евгения, заявляя напрямик, что он здесь лишний. Аристократ в нем презирает этого грубого и неотёсанного мужлана.

Дуэль не оказывается ни для одного из персонажей смертельной, однако без жертв не обходится, и Базаров простреливает сопернику ногу. Однако, как настоящий лекарь, он сразу же оказывает дяде Аркадия медицинскую помощь.

После случившегося Евгений уезжает к семье, а его соперник просит брата взять в жены Фенечку. Раньше он противился неравному браку, а теперь осознал его необходимость.

XXV глава

Аркадий все время был в тени своего старшего товарища, слепо подражал ему и повторял его слова. Но после знакомства с Катей все переменилось. Девушка указала кавалеру, что он без Базарова гораздо добрее и милее. Это и есть он настоящий.

По пути Евгений заезжает в Никольское, встречает приятеля и говорит ему, что без него произошел полный разрыв Базарова с его родственниками.

XXVI глава

Катя с Аркадием влюблены, молодые люди обменялись признаниями. Юноша просит у нее согласия выйти за него замуж. Взволнованная и романтичная Катя соглашается на предложение Аркадия.

Мы с вами ошиблись… сначала мы заинтересовали друг друга, любопытство было возбуждено, а потом…» — «а потом я выдохся» — отвечает ей Базаров.

Евгений уезжает навсегда: и друг, и любимая женщина навсегда для него потеряны.

XXVII глава

Герой приезжает к семье. В деревне о нем ходит дурная молва, люди не понимают его учености, народу чуждо его отрицания, хотя сам он искренне полагал, что они-то его поддерживают.

Этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их глазах был чем-то вроде шута горохового.

Евгений был в апатии, забросил науку. Он лишь помогал отцу лечить окрестных людей. Но даже это ему не давалось. Во время вскрытия он порезался и заразился тифом. Он знает, что его ждет гибель. Теперь он просит одного – послать за Анной.

Приезжей гостье он поверяет свои чувства, сетует на то, что никому не нужен, что люди его не поняли и не приняли, а ведь он хотел быть обществу полезным. И вот не смог.

XXXVIII глава (Эпилог)

Все пары поженились: Николай Петрович взял в жены Фенечку, Аркадий – Катю. Даже Анна выходит замуж за умного, но холодного человека, который соответствует ей полностью.

В последних строках произведения Тургенев описывает могилу на сельском кладбище, куда часто приходит лишь пожилая чета к своему любимому сыну.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!